— Это далеко?
— Ровно тридцать два километра.
— А «Эко-3»?
— Эта баржа должна быть сейчас в Ла-Шоссе. Но один речник сказал вчера вечером, что она сломала винт, когда проходила через двенадцатый шлюз. Словом, вы найдете ее в Тур-сюр-Марн, в пятидесяти километрах отсюда. А в поломке они сами виноваты. По правилам запрещено грузить на баржу больше двухсот восьмидесяти тонн, а все упорно это делают…
Было десять утра. Садясь на велосипед, Мегрэ заметил полковника, расположившегося на палубе в кресле-качалке.
Он просматривал принесенные почтальоном парижские газеты.
— Никаких особых поручений, — сказал комиссар Люкасу. — Оставайтесь здесь и не выпускайте их из виду.
Дождь утих. Дорога была прямая. Когда Мегрэ оказался у третьего шлюза, выглянуло солнце и капельки воды засверкали на тростнике.
Время от времени Мегрэ приходилось сходить с велосипеда, чтобы обогнать лошадей, которые с усилием, обрисовывавшим мускулы, тянули баржу. Запряженные парами, они занимали весь бечевник.
Двух коней вела девочка в красном платьице с куклой в руке. Ей было лет восемь-десять.
Деревни располагались в основном в некотором отдалении от канала, и прямая полоса спокойной водной глади, казалось, тянулась среди полного безлюдья. Лишь кое-где можно было увидеть людей, склонившихся над темной землей. Но чаще всего бечевник шел вдоль леса. А камыш, поднимавшийся над каналом на полтора метра, усугублял ощущение покоя.
У шлюза Сен-Мартен стояло судно, но это была не баржа «Провидение».
— Они, должно быть, позавтракают в бьефе выше Шалона, — сказала жена смотрителя, переходившая от одних ворот шлюза к другим, в то время как двое малышей цеплялись за ее юбку.
Мегрэ упрямо двигался вперед. Часов около одиннадцати он с удивлением заметил, что все вокруг выглядит по-весеннему, а воздух трепещет от солнца и тепла.
Перед ним километров на шесть тянулась прямая линия канала, окаймленная с двух сторон ельником. В конце ее угадывались белые стены шлюза, сквозь ворота которого пробрызгивала вода.
На полпути поперек канала стояла баржа. Две распряженные лошади, опустив головы в торбы, с фырканьем жевали овес.
Первое впечатление — радостное, если не умиротворяющее. Вокруг ни одного дома и такие широкие медленные отблески на тихой воде.
Еще несколько оборотов педалей, и комиссар увидел на корме баржи под тентом стол, покрытый клеенкой в голубую и белую клеточку. Светловолосая женщина ставила на середину его дымящееся блюдо.
Прочитав на закругленном блестящем корпусе слово «Провидение», Мегрэ сошел с велосипеда.
Одна из лошадей пристально посмотрела на него, шевельнула ушами, издала забавное ворчание и снова принялась за еду.
Узкая и тонкая доска между баржей и берегом прогнулась под тяжестью комиссара. Двое мужчин завтракали, следя за ним, а женщина пошла ему навстречу.
— Что случилось? — спросила она, на ходу застегивая блузку на пышной груди.
Она говорила нараспев — так, как говорят на юге. Она не испугалась. Она ждала, готовая, казалось, защитить мужчин всем своим дородным телом.
— Мне нужно получить у вас кое-какие сведения, — сказал комиссар. — Вы, конечно, знаете, что в Дизи совершено преступление.
— Нам рассказали люди с «Кастора и Поллукса», который обогнал сегодня утром нашу баржу. Неужели это правда? Нет, это немыслимо! Как можно было такое сделать? И главное, на канале! Здесь же всегда так спокойно!
На щеках ее выступил румянец. Оба мужчины продолжали есть, не переставая наблюдать за комиссаром. А Мегрэ машинально взглянул на блюдо с черноватым мясом, запах которого щекотал ноздри.
— Козленок, я его купила сегодня утром у шлюза в Эньи… Вы пришли, чтобы получить от нас сведения? Но мы ведь отплыли до того, как был обнаружен труп. Кстати, вы уже знаете, кто эта несчастная дама?
Один из двух сидящих за столом мужчин был ее мужем — небольшого роста, черноволосый, длинноусый. Все его существо излучало доброту и покорность. Он слегка кивнул незнакомцу, предоставив жене вести разговор.
Второму было лет шестьдесят. Густые брови, густые плохо подстриженные и совсем седые волосы. Такая же седая трех-четырехсантиметровая щетина на подбородке и щеках. Словом, волосы как у зверя. Зато светлые невыразительные глаза.
— Я хотел бы задать несколько вопросов вашему коноводу, — сказал он.
Женщина засмеялась.
— Жану? Должна вас предупредить, что он не слишком разговорчив. Он у нас медведь! Посмотрите, как он ест! Но лучшего коновода не сыщешь.
Вилка старика замерла в воздухе. Он устремил на Мегрэ трогательно-чистые зрачки. Такой взгляд бывает у деревенских дурачков или привыкших к ласке животных, с которыми вдруг начинают обращаться грубо.
Некоторая глуповатость — да. Но, кроме нее, еще что-то невыразимое, какая-то самоуглубленность.
— В котором часу вы поднялись и стали чистить лошадей?
— Как всегда.
— Широкие плечи старика казались еще шире оттого, что ноги у него были очень короткие.
— Жан каждый день встает в половине третьего ночи, — вмешалась хозяйка. — Вы бы посмотрели на наших лошадей! Он ежедневно бинтует им ноги, как породистым скакунам. А вечером его не заставишь выпить стакан белого вина, пока он не оботрет их соломенным жгутом.
— Вы спите в конюшне?
Казалось, Жан не понял вопроса. За него снова ответила женщина. Указав на постройку, возвышавшуюся посреди баржи, она сказала:
— Это конюшня. Он всегда спит там. Наша каюта — на корме. Хотите посмотреть?
Палуба блистала чистотой. Медные части были надраены лучше, чем на яхте «Южный Крест». А когда женщина открыла двустворчатую дверь из американской сосны, Мегрэ увидел маленький уютный салон с иллюминатором из цветного стекла.
Там стояла дубовая мебель в стиле Генриха III, традиционная для мещанских интерьеров. Стол покрыт вышитой разноцветным шелком скатертью, на нем — вазы, фотографии на подставках, жардиньерка с цветами. На буфете лежали кружевные салфетки, кресла были покрыты строчеными чехлами.
— Если бы Жан захотел, мы могли бы устроить ему постель поближе к нам. Но он уверяет, что может спать только в конюшне. Мы даже побаиваемся, как бы он не получил удар копытом. Конечно, лошади его знают, но ведь во сне…
И она принялась за еду, как истая хозяйка, которая готовит лакомые блюда для других, а сама, не задумываясь, довольствуется тем, что останется.
Жан поднялся, поглядывая то на лошадей, то на комиссара, а хозяин стал свертывать себе цигарку.
— И вы ничего не видели и не слышали? — спросил Мегрэ, пристально глядя на коновода.
Жан повернулся к хозяйке, и та с набитым ртом ответила за него:
