Ничего не украли… Даже не пытались украсть… И все же это не было случайное убийство. Отнюдь. Его тщательно подготовили: пришлось снять комнату в отеле напротив, раздобыть пистолет, возможно, даже пневматическое ружье…
Тут действовал кто-то не случайный. И не ради какого-то там бедняги идут на такое дело… Да, но ведь Трамбле был именно из тех бедняг, о которых говорят: какой-то там…
– Вы не подождете людей из прокуратуры?
– Я непременно вернусь до того, как они уедут. Останьтесь, пожалуйста, чтобы ознакомить их с делом…
За стеной снова шумно завозились, догадаться было нетрудно: мадам Трамбле, урожденная Лапуант, воевала со своими детьми.
– Кстати, сколько их у нее?
– Пятеро… Три сына и две дочки… Один сынишка этой зимой заболел плевритом, и сейчас он в деревне у родителей Трамбле… Ему скоро четырнадцать…
– Идем, Люка?
Мегрэ сейчас отнюдь не улыбалась перспектива увидеть снова мадам Трамбле и услышать унылое: «Такое могло случиться только со мной».
Он тяжело спустился по лестнице мимо открывавшихся одна за другой дверей, позади которых слышался быстрый шепот. Он хотел зайти к угольщику выпить вина, но в лавчонке было полно любопытных, ожидавших прибытия чиновников прокуратуры, и Мегрэ предпочел дойти до улицы Батиньоль, где о ночной драме ничего не знали.
– Что ты будешь пить?
– Займись-ка этим типом из отеля «Эксельсиор»… Ты, разумеется, найдешь там не очень-то много, потому что обделать такое дельце, как он его обделал, это… Эй, такси!..
Тем хуже для бухгалтерии. Было слишком жарко, чтобы париться в метро или стоять на углу в ожидании автобуса.
– Встретимся на улице Де-Дам… А нет, так после обеда на набережной…
Бедняков не убивают, черт побери! А если уж убивают, так не по одиночке, а целыми партиями, устраивают войну или мятеж. Если же бедняку случается кончить жизнь самоубийством, то вряд ли он станет добывать для этого пневматическое ружье и уж конечно не застрелится в ту минуту, когда сидит на постели и чешет пятки.
Будь Трамбле не уроженцем какого-то там Канталя, носи он звучное иностранное имя, можно было бы еще заподозрить его в принадлежности к некой неведомой тайной организации его соотечественников…
Да и не был он похож на тех, кого убивают. Лицо не такое, вот в чем загвоздка! Это-то и озадачивало. А вся обстановка? Эта квартира, жена, пятеро детей, муж в нижнем белье, «ф-р-р-ф-р-р», с каким пролетела пуля…
Верх такси был откинут, и Мегрэ курил свою трубку, время от времени пожимая плечами. В какое-то мгновение мысли его обратились к мадам Мегрэ. «Бедняжка!» – скажет она и при этом непременно вздохнет. Когда умирает мужчина, женщина всегда сочувствует женщине.
– Нет, номера я не знаю… Да, улица Сантье… «Куврэр и Бельшас»… Наверно, что-нибудь солидное. Этакий почтенный торговый дом, рождения тысяча восемьсот какого-нибудь года…
Он не понимал, и это злило его. Злило потому, что он не терпел непонятного… Улица Сантье была забита людьми и машинами. Притормозив, шофер заговорил с прохожим, чтобы узнать об адресе, и в эту минуту Мегрэ увидел на фасаде одного из домов выведенные красивыми золотыми буквами слова: «Куврэр и Бельшас».
– Подождите меня. Я недолго.
Собственно, он не знал, надолго ли, но жара совсем разморила его. Да и как было не разморить, когда почти все его товарищи по работе и даже все инспектора были в отпуске и когда сегодня с утра он рассчитывал поблаженствовать на досуге у себя в кабинете!
Второй этаж. Анфилада темных комнат, чем-то напоминающих ризницу.
– Могу я видеть мосье Куврэра?
– По личному делу?
– По сугубо личному.
– Весьма сожалею. Мосье Куврэр умер пять лет назад.
– А мосье Бельшас?
– Мосье Бельшас уехал в Нормандию. Если угодно, вы можете поговорить с мосье Мовром.
– Кто это?
– Доверенное лицо фирмы Он сейчас в банке, но скоро вернется…
– Скажите, а мосье Трамбле здесь?
Недоумение:
– Простите, как вы сказали?
– Мосье Трамбле… Морис Трамбле…
– Я такого не знаю.
– Ваш кассир…
– Нашего кассира зовут Мажин, Гастон Мажин…
«Вот так история с географией!? – подумал Мегрэ. Положительно, его так и преследовали сегодня трафаретные фразы.
– Вы будете ожидать мосье Мовра?
– Да, придется.
Сидеть и нюхать приторный запах галантереи и картонных коробок. К счастью, это продолжалось не слишком долго. Мосье Мовр оказался шестидесятилетним господином, одетым с головы до ног во все черное.
– Вы хотели поговорить со мной?
– Мегрэ, комиссар сыскной полиции…
Если слова эти имели целью произвести впечатление, то Мегрэ ошибся.
– Чему я обязан честью…
– Если не ошибаюсь, у вас работает кассиром некий Трамбле?
– Работал… Довольно давно… Погодите… Это было в тот год, когда мы модернизировали наше отделение в Камбре. Да… Семь лет назад… Даже немного больше, потому что он ушел от нас в середине весны… – Мосье Мовр поправил пенсне: – Словом, мосье Трамбле не служит у нас уже семь лет.
– С тех пор вы его больше не видели?
– Лично я – нет.
– Вы были им довольны как служащим?
– Безусловно… Я знал его очень хорошо, потому что он поступил сюда всего лишь на несколько лет позже меня… Это был человек в высшей степени добросовестный и пунктуальный… Ушел он от нас, насколько мне помнится, по какой-то очень уважительной причине, с соблюдением всех формальностей… Ну да, по семейным обстоятельствам. Он написал в заявлении, что собирается обосноваться у себя на родине: в Оверни, кажется, или в Кантале, сейчас уже не помню…
– Касса у него всегда была в порядке?
Мосье Мовр даже слегка подался назад, точно ему нанесли личное оскорбление.
– Простите, у нас таких вещей не бывает.
– А вам никогда не приходилось слышать, будто у мосье Трамбле есть любовница или что он предается какому-нибудь пороку?
– Нет, мосье. Никогда. И я убежден, что с ним этого не могло быть.
Коротко и ясно. И если Мегрэ не желает понимать, что он заходит слишком далеко даже для комиссара сыскной полиции… Однако Мегрэ не сдавался:
– Странно… Дело в том, что в течение семи лет, до вчерашнего дня включительно, мосье Трамбле каждое утро уходил из дому и отправлялся на работу к вам в контору и каждый месяц приносил жене жалованье.
