Но нигде не слышно ни жалоб, ни единого слова отчаяния. Никаких проявлений страха!
Хозяйка собрала в столовой своих дочерей и кафрских служанок. Все они, окружив большой стол, стояли как на вечерней молитве. А мать, заменив ушедшего на войну отца, открыла старинную библию и торжественно читала ее вслух.
Время от времени весь дом сотрясался от выстрелов. Взрыв заглушал слова матери, но голос ее ни разу не дрогнул.
Снаряды непрестанно долбили по одному и тому же месту, намеченному врагом для бреши. Стена осыпалась, обваливалась, рушилась. Скоро пролом будет достаточно широк, и англичане смогут ворваться через него во двор фермы.
Чем же занимались в это время Молокососы?
Они наблюдали за неприятелем и время от времени забавлялись тем, что подстреливали какого-нибудь неосторожного вражеского пехотинца или кавалериста.
Да, они забавлялись. Мы не преувеличиваем, ибо мир еще не видывал столь невозмутимых осажденных, так мало озабоченных происходившим, так равнодушно, по крайней мере внешне, относившихся к страшной беде, которая надвигалась на них.
Молокососы безгранично доверяли своему юному командиру, непоколебимая бодрость которого передалась всему маленькому гарнизону осажденной фермы.
Сорви-голова сказал Молокососам:
— Я все беру на себя! Мы пройдем, не оставив за собой отстающих; майор Колвилл надолго запомнит встречу с нами.
Сам Сорви-голова с помощью Фанфана занялся какой-то таинственной возней в отдаленном строении фермы. Остальные защитники затеяли по приказу Жана перестрелку, чтобы отвлечь внимание осаждавших и внушить им преувеличенное представление о численном составе гарнизона фермы.
Покончив со своей загадочной работой, Сорви-голова отослал Фанфана к защитникам, а сам попросил Папашу пройти с ним к тетке Поля Поттера.
Участие переводчика в переговорах с ней было необходимо, так как эта добрая женщина ни слова не понимала по-французски.
Жан почтительно поклонился ей и как человек, которому дорого время, без всяких предисловий приступил к деловому разговору:
— У вас полтораста голов скота — коров и телок. Хотите продать их мне?
— Но, дорогой мой мальчик, англичане все равно заберут их и сожрут. Если коровы могут вам на что-нибудь пригодиться, возьмите их даром.
— Во сколько цените вы каждую корову?
— По меньшей мере, флоринов в двести… Но зачем говорить о цене, когда…
— Двести флоринов, помноженные на сто пятьдесят, составят тридцать тысяч флоринов. Да, так — ровно тридцать тысяч. А теперь будьте любезны вернуть мне книжечку, которую я отдал вам на хранение, перед тем как отправиться к водохранилищу в наряде сестрицы Бетие… Благодарю вас, милая тетя! — сказал он, получив свою чековую книжку.
Он открыл ее, набросал на чеке несколько слов, потом оторвал листок и передал хозяйке:
— Вот чек на тридцать тысяч флоринов. Вы можете предъявить его банку Претории или банку Лоренцо-Маркеса. В любом из них вам выплатят указанную здесь сумму. Это плата за стадо, которое принадлежит теперь мне.
— Но ведь я хочу подарить его вам!
— Хорошо, хорошо… Благодарю вас, до свидания! Я спешу. А бумажку вы все-таки припрячьте.
К этому времени снаряды снесли уже огромный участок стены. Образовалась пригодная для атаки брешь.
Близился закат. Через час будет совсем темно, а у англичан не видно никаких приготовлений к штурму.
Сорви-голова не ошибся. Колвилл думал, что на ферме не менее сотни Молокососов. Желая избежать слишком больших потерь, он решил идти на приступ под покровом ночи.
Сорви-голова между тем не принимал никаких, даже самых элементарных, мер для отражения атаки. А ведь он, несмотря на свою юность, был опытным командиром.
Напротив! Можно было подумать, что он бесконечно радовался бреши, пробитой в стене снарядами англичан. Если бы не беспрерывный обстрел из пушек, он, пожалуй, отдал бы даже приказ очистить пролом изнутри и снаружи от щебня и камней.
Фанфан, ровно ничего не понимавший во всем этом, пришел в изумление, услышав, как Сорви-голова бормочет:
— Если они пройдут здесь без колебания, их уже ничто не остановит, и они помчатся…
— Кто «они»? — спросил Фанфан.
— Скоро увидишь, — ответил Сорви-голова, с лукавой улыбкой потирая руки.
Солнце зашло. Сумерки быстро сгущались.
— В нашем распоряжении еще час, — сказал Сорвиголова — За дело!
Он велел Молокососам нарезать веток с колючих деревьев, окружавших двор (буры окрестили эти деревья именем «подожди немного», ботаники называют их acacia detinens), а сам попросил старую мать семейства и многочисленное племя двоюродных сестер Поля пройти с ним в то самое отдаленное строеньице, где он недавно работал с Фанфаном. Там на столе в симметричном порядке были разложены двести динамитных патронов, снабженных фитилями разной длины.
Сопровождавший их Папаша изумился при виде такого количества этого чудовищной силы взрывчатого вещества.
— Генерал Бота прислал эти патроны для уничтожения водохранилища. Мы израсходовали тогда всего двенадцать штук. А теперь пустим в ход остальные. Объясните им, пожалуйста, Папаша, что такое динамит.
— Да тут даже малые ребята знакомы с динамитом и умеют с ним обращаться, — ответил Папаша-переводчик.
— Отлично! Пусть женщины привяжут покрепче толстым шпагатом по патрону к одному из рогов каждой коровы. Крепко и быстро. У самого основания рогов. И, главное, побыстрей. Понял? Коровы знают своих хозяек и будут спокойно стоять во время этой операции.
Папаша раскусил наконец замысел командира. Широкая, во весь рот, улыбка озарила его лицо.
В английском лагере по-прежнему царила мертвая тишина. Неприятель продвигался вперед медленно и методично, массированными частями. Артиллерия замолчала. Прекратилась и ружейная пальба. Колвилл намеревался взять Молокососов живьем и опасался, как бы шальная пуля не уложила кого-нибудь из них.
Женщины с непостижимым мужеством и такой же быстротой принялись за свою страшную работу. Коровы доверчиво позволяли производить над собой операцию, грозившую им неминуемой гибелью.
Прошло около получаса.
— Кончили наконец? — беспокоился Сорви-голова. Ночь лишила его обычного спокойствия, и время тянулось теперь для него слишком медленно.
Принесли фонари. В помещении стало светло.
— Скорей! Скорей!.. Прошло еще с четверть часа. Враг приближался. Уже ясно слышалась ритмичная поступь солдат. Доносилось даже бряцание оружия.
