Так, спотыкаясь на каждом шагу, падая, снова поднимаясь, охая, ахая и ругаясь, он прошел мимо хохотавших до слез стрелков.
Погоня за бутылкой казалась им самой уморительной и забавной штукой, какая только могла зародиться в насквозь пропитанном алкоголем мозгу.
Оба Пэдди даже и не заметили, что неизвестный, которому они были обязаны угощением, уходит в противоположную английскому лагерю сторону. Не заметили они и того, что он не спотыкался уже и не пошатывался, что, по мере того как он удалялся, походка его становилась все более уверенной и быстрой.
Горизонт между тем светлел, окружающие предметы вырисовывались все отчетливее.
Почувствовав себя вне опасности, Сорви-голова облегченно вздохнул и собрался было пуститься бегом, как вдруг за его спиной послышался топот скачущего галопом коня.
— Who goes there? — окликнул его резкий голос. Едва сдержав готовое сорваться с языка проклятие, Жан снова притворился пьяным и, пошатываясь из стороны в сторону, достал последнюю бутылку.
На полном скаку возле него остановился всадник. Конный патруль. Улан!
— Что ты тут делаешь, парень? — угрожающе спросил он.
— Выпиваю и гуляю… гуляю и выпиваю. Если и тебе охота выпить, дам… На вот, пей! Я не жадный.
Увидав невооруженного пьянчужку, улан улыбнулся, отставил пику, потянулся за бутылкой и припал к ней губами.
Пока он тянул виски, Сорви-голова ухватил левой рукой под уздцы его коня, а правой полез в карман своего доломана.
Улан — не то что ирландцы. Его ублаженный алкоголем желудок не знает чувства благодарности. Изрядно глотнув и не выпуская из рук бутылки, он продолжал допрос:
— Что-то слишком далеко от лагеря ты прогуливаешься.
— Как ты сказал, как? — притворяясь ошарашенным его словами, ответил Сорви-голова. — Он далеко, этот… как его… ах да, лагерь!.. Смешно, правда? Лагерь — и вдруг далеко… Да мне, в сущности, наплевать. Я — парень не из робких! А для смельчаков расстояний не существует.
— Брось свои штучки и следуй за мной, — строго сказал улан, в душу которого закралось подозрение.
— А вот не пойду! Я в отпуску. Где мне нравится, там и гуляю.
— Мне приказано убивать на месте всякого, кто попытается выйти за пределы лагеря или войти в него. Повинуйся, не то заколю!
С этими словами улан отшвырнул бутылку и нагнулся, чтобы отстегнуть от ботфорта пику.
Но Сорви-голова мгновенно вытащил спрятанное в кармане оружие и, не выпуская из левой руки поводьев коня, выстрелил в улана.
Пуля, пробив кавалеристу глаз, застряла у него в мозгу. Улан качнулся вперед, потом откинулся назад, соскользнул с коня и, убитый наповал, тяжелой массой рухнул на землю.
Испуганная лошадь норовила встать на дыбы. Сорвиголова, сильно дернув поводья, удержал ее на месте.
На звук выстрела со всех сторон мчались конные патрули. Жан одним прыжком вскочил на коня и погнал его в карьер. Когда расстояние между ним и англичанами достигло пятисот метров, те, убедившись в бесполезности дальнейшей погони, прекратили преследование.
Сорви-голова был снова спасен!
ГЛАВА 8 Нашествие. — Как англичане воевали с бурами. — Свирепые цивилизаторы. — Грабежи и пожары. — Драма в Блесбукфонтейне. — Убийство столетнего старца. — Истребление женщин и детей. — Мстители. — Майору Колвиллу приходится наконец уплатить по счету. — Отступление
Сорви-голова вернулся в лагерь генерала Бота как раз вовремя. Генерал находился в неведении о движении неприятельских войск, а Сорви-голова, рискуя жизнью, раздобыл и привез ему необходимую информацию, точную, исчерпывающую, ясную.
Благодаря отважному командиру Молокососов генерал Бота мог теперь избежать окружения, задуманного маршалом Робертсом. Тщетно войска англичан — драгуны, кавалерия и артиллерия — старались обойти левый фланг бюргеров. Правда, англичане передвигались с молниеносной быстротой, но Бота, без колебания оставив свои замечательно укрепленные позиции между Винбургом и железной дорогой, взял еще более быстрый темп. И огромные клещи, состоявшие из людей, лошадей и пушек, зажали пустоту.
Катастрофа при Вольверскраале многому научила буров.
Минуло время безумных лобовых атак англичан. Буры поняли это, и теперь, вместо того чтобы выжидать врага на сильно укрепленных позициях, они отступали.
Но если бурам удавалось таким образом избегать неприятеля, то остановить его они, разумеется, не могли. Англичане всегда наступали в количестве десяти против одного. Они обходили республиканцев, теснили их, гнали на север. Это было неизбежно. Но и теперь еще бурам не раз удавалось вершить славные боевые дела.
Вынужденные постепенно эвакуировать территорию Оранжевой республики, буры, уходя, не оставляли врагу ни одного солдата, ни одного коня, ни одной повозки. Дорого обходились англичанам их успехи, которыми они были обязаны только своему численному превосходству. Не проходило и дня, чтобы неуловимый противник не нанес им жестокого удара, оскорбительного для их самолюбия и чувствительного для финансов и людского состава английской армии.
Буры угоняли обозы завоевателя, снимали его часовых, захватывали врасплох его разведывательные отряды, уничтожали его мелкие воинские соединения… Всего не перечесть.
Партизаны геройски отстаивали каждый клочок своей земли, каждый холмик, каждое дерево, каждый дом и при этом оставались невидимыми врагу, тогда как силы и маршрут англичан были прекрасно известны бурам. Им охотно сообщали об этом женщины и дети — единственные обитатели разграбленных неприятелем ферм.
Партизанская война, эта борьба с невидимым и вездесущим противником, деморализовала весь состав английской армии, от генералиссимуса до последнего пехотинца.
Первое время англичане пытались бороться с партизанами при помощи простых мероприятий: было объявлено о наложении штрафа за укрывательство в доме партизан, за снабжение их продовольствием, за сообщение им сведений военного характера.
Угроза штрафа не произвела никакого впечатления. Тогда непокорным стали грозить изгнанием. Понятно, что и эта угроза прозвучала впустую.
Взбешенное сопротивлением буров, английское высшее командование не отступило перед мерами, жестокость которых опозорила великую нацию и вызвала возмущение всего цивилизованного мира.
Лорд Робертс, взбешенный, как, впрочем, и все солдаты его армии, непрерывными потерями, которые им приходилось нести от бурских патриотов, возвел в непростительное преступление преданность бюргеров делу независимости своей родины.
Зашумели и господа капиталисты. Империализм не терпит топтания на месте. А военным давно надоели эти бесславные стычки и бесполезные лишения.
