Он вышел на лестничную клетку покурить. Глубоко и печально затянувшись, извлек из-за батареи майонезную банку-пепельницу, которую сотрудники тщательно прятали от начальства. Предполагалось, что территория больницы — свободная от никотина зона.
Как там говорил Сергей Довлатов: споришь с женщиной, приводишь аргументы, а потом оказывается, что ей противен сам звук твоего голоса.
— Анциферов! — От окрика заведующего Ваня вздрогнул и глупо попытался спрятать сигарету.
— Да, Виктор Васильевич!
— Отравляешь атмосферу? Гаси окурок и пойдем ко мне. Давно хотел с тобой побеседовать.
Ваня покорно поплелся за начальником. Видит Бог, сейчас у него хватало забот и без руководящих разносов.
В кабинете Виктора Васильевича царила совершенно нежилая обстановка, да начальник там почти и не бывал. Рабочее время он проводил с коллективом в ординаторской, а к себе вызывал только провинившихся сотрудников для душеспасительных бесед или жестоких нагоняев.
— Скажи, Иван Сергеевич, мы тебя хоть раз обидели?
— В каком смысле?
— В том смысле, что ты аспирант, а не ординатор. Мы могли бы вообще тебе не отстегивать с платных больных, однако ты получаешь наравне со всеми.
— Спасибо, Виктор Васильевич, я вам очень благодарен.
— В том и дело, что не очень! Ты варвар, Ваня, вот ты кто! Почему ты на все жалобы наших платных пациентов отвечаешь: «Пить надо меньше»? Разве они тебе за это платят?
— Виктор Васильевич, но все ведь правильно. Не хочешь быть алкашом — пей поменьше, — буркнул Ваня, гадая, кто мог заложить его начальству.
— Ты рассуждаешь как неандерталец! Алкоголизм — сложное заболевание, закрепленное на генетическом уровне. Плюс хронические стрессы, особенности метаболизма…
— Виктор Васильевич, пьянство — это нежелание человека терпеть малейшую душевную боль, вот и все. И мы с вами прекрасно это знаем, так что давайте вы не будете мне мозг ковырять.
Заведующий усмехнулся:
— Ваня, чтобы ковырять тебе мозг, нужен электронный микроскоп. Это я как специалист говорю. Раз они платят, нужно относиться к ним соответствующим образом. Ладно, их тебе не жаль, пожалей хоть жен и матерей, которые обычно вносят деньги. Бабы из последних сил бьются, чтобы своего алкаша к нам определить, а тут ты со своим хамством.
— Я жалею женщин, которым приходится жить с этими уродами, — вздохнул Ваня, не к месту вспомнив о собственной жене.
Другие жены расшибаются в лепешку, тянут существо, давно потерявшее человеческий облик, кладут на него всю жизнь, а Алиса выкидывает его потому, что ей, видите ли, не нравится, как он на нее смотрит!
— А жалеешь, так и нечего!
— Виктор Васильевич, при всей моей жалости их действия совершенно бессмысленны. Человека спасти может только он сам, — сказал Иван, отвечая не столько заведующему, сколько собственным мыслям. — Нельзя вытащить человека из болота, если он хотя бы не протянул тебе руку. Так что баб этих мне очень жалко именно потому, что они бьются даже не в запертую дверь, а в бетонную стену. Если они приходят ко мне на беседу, я всегда советую им только одно: забрать у мужа паспорт и поменять замки в квартире. Если же драгоценный супруг приведет ментов, разговаривать с ними через дверь и в первую очередь спросить: «Если я позвоню вам и скажу, что муж меня бьет, вы сразу приедете? Не приедете! Вы отправите меня к участковому на прием, который будет через три дня, а еще через неделю он, может быть, придет к мужу с профилактической беседой, после которой я огребу еще больше. Так что, простите, если вы не можете меня защитить, я защищаю себя сама».
— А паспорт-то зачем забирать? — поинтересовался Виктор Васильевич.
— А чтобы муж не смог вызвать МЧС и взломать дверь в отсутствие хозяйки.
— Так он без МЧС прекрасно ее взломает.
— Железную не взломает. Вместо одного курса лечения денег как раз хватит поставить. Вообще странная какая-то ситуация сейчас. Демократия, терпимость… Допивается до свинского состояния, а вроде такой же человек, как и все. Имеет право, демократия у нас! И уважать его нужно, будто он не в животное превратился, а атомную бомбу изобрел. «Каждый человек одинаково ценен для общества», — мерзким голосом процитировал Ванька кусочек статьи из районной газетки, посвященной лично ему.
— Не напоминай, — передернулся заведующий.
Несколько месяцев назад Ваня дежурил по приемному отделению, и к ним обратился пациент с переломом плеча недельной давности. С обстоятельствами травмы история была мутная, товарищ утверждал, что упал. Как бы то ни было, первые три дня после травмы он к врачам не обращался, усердно лечился известным народным средством, которое в изрядных дозах употреблял и до травмы, а потом все-таки пошел в травмпункт, где ему наложили гипс. То ли повязка оказалась неудачной, то ли перелом сложным, но парня мучили боли, которые, учитывая алкогольный стаж, почти не снимались анальгином. Он пришел в приемное отделение вместе с матерью и стал настойчиво требовать госпитализации. Травматолог не хотел класть в дупель пьяного пациента, тот упрямился, мать возмущалась, что сыночку не оказывается немедленная помощь… На подмогу вызвали Анциферова.
Он освидетельствовал парня на предмет опьянения, оценил ситуацию. Получать в отделении острый алкогольный психоз не хотелось ни ему, ни травматологу. Услышав заверения коллеги, что до утра жизни парня ничто не угрожает, со словами: «Иди проспись, утром вернешься» — он выкинул его вместе с мамой на улицу.
Может, они и положили бы мужика, прокапали бы ему что-нибудь от белой горячки, если бы он вел себя прилично, а не как распоясавшийся царь со своими рабами. Изгнание произошло после слов: «…все, заткнитесь и кладите меня в больницу! Вы обязаны, вы давали клятву Гиппократа!» А слова «клятва Гиппократа» вызывают маленькое короткое замыкание в мозгу у любого практикующего врача.
Слегка задрав парню здоровую руку, Иван тащил его к выходу, а мама семенила сзади и вопила: «Как вы можете, у меня диабет!» Ваня предложил положить ее в терапию, но она не захотела.
Через час он забыл об этом инциденте, а через неделю вышла статья, в которой корреспондент с пафосом обличал докторов, не оказавших человеку помощь и выкинувших его на снег помирать. Ну и что, что алкоголик, ну и что, что не работает, жизнь каждого человека бесценна! Ивану пришлось писать объяснительную, остаться без премии, но вся больница поклялась: если когда-нибудь к ним на лечение попадет этот корреспондент, его положат в палату с самыми отборными алкашами и бомжами.
— А мне мамаш этих, кстати сказать, не очень жалко, — вздохнул Виктор Васильевич, противореча своим предыдущим высказываниям. — Сами воспитали…
— Угу. В армию не пускали, от жизни берегли, вот и добереглись, что сыночек в бутылке от жизни спрятался.
По раздраженной гримасе Ваня понял, что наступил на больную мозоль заведующего. В отделении частенько «отмазывали» от армии любимых деток, но сам Анциферов никогда не занимался этим бизнесом, хоть деньги выходили вполне приличные.
