– Я не могу.
– Ну, тогда не оставляйте, – небрежно проронил безжалостный
редактор и потянул на себя дверь.
– Я не могу оставить рукопись, если вы не дадите мне никаких
гарантий, что ее не украдут! – выпалил Жорж Данс. – Это не просто детектив,
этот роман…
– …должен перевернуть судьбу русской литературы, – перебил
его главный устало. – С него начнется новая эра и возрождение всей русской
прозы, правильно я понимаю?
– Откуда вы знаете? – испуганно пробормотал Женя Чесноков.
Главный редактор не мог знать ничего такого, он же еще не
читал роман! Или успел подсмотреть? В панике Женя оглядел себя. Рукопись
торчала у него под мышкой, плотно прижатая к боку, и невозможно было разглядеть
слепые, плохо пропечатанные строки на серой бумаге, но ведь редактор откуда-то
узнал о том, что роман должен перевернуть и сокрушить!…
– Маша, – сказал главный, словно рядом не было никакого
Жоржа Данса, – возьми у него роман, но если он не будет давать, не слишком
настаивай. Поняла?
– Поняла, Константин Петрович.
– А гарантии? – пискнул Жорж. – Полной безопасности!
– Мы не воруем рукописи, – равнодушно ответил главный. –
Зачем это нам?
– Вы можете издать ее под другим именем!
– Зачем нам издавать ее под другим именем, когда у вас есть
ваше собственное? – осведомился редактор.
Жорж Данс растерялся – он не знал, зачем издавать его роман
под чужим именем.
– Чтобы заработать на нем деньги, – пробормотал он первое,
что пришло ему в голову.
– Ну, если нам удастся заработать, мы заработаем и с вашим
именем, какая разница! Оставляйте, только подписать не забудьте.
И он все– таки сгинул за своей дверью, и Данс остался
наедине с секретаршей, которая доедала яблоко.
– Оставляете? – спросила она, жуя. – Тогда кладите сюда, а
вот вам бумажка, имя напишите и туда подсуньте, хорошо?
Все это не лезло ни в какие ворота.
А как же разговор, увлекательный, острый, бесконечный?
Разговор с главным редактором, который непременно должен быть в костюме-тройке,
с черепаховыми очками с захватанными стеклами, засунутыми в нагрудный карман?!
Редактор обязательно должен картавить и называть Жоржа «батенька мой» или
«молодой друг», прихлебывать очень черный чай из стакана с дребезжащим
подстаканником и нацеливать на него свои очки, выдернутые из кармана. Он должен
придирчиво и внимательно выспрашивать Жоржа о том, как он относится к
сегодняшней литературе, как оценивает ее положение и состояние, как ему пришло
в голову начать писать и над чем он работает сейчас. Редактор должен наугад
раскрыть его рукопись, приставить к глазам сложенные очки, некоторое время
почитать и потом неким новым взглядом взглянуть на Жоржа и пробормотать себе
под нос: «Недурственно, недурственно, даже удивительно для такого молодого
таланта!…» Провожая Жоржа к двери, он непременно должен споткнуться о загнутый
край ковра. Данс должен его поддержать, а редактор непременно должен велеть ему
«всем кланяться» и «захаживать, захаживать почаще!».
Женя Чесноков подозревал, что ничего такого не бывает на
самом деле, но был почему-то уверен, что с Жоржем Дансом все будет именно так,
и никак не ожидал увидеть у главного такой шикарный галстук и что редакторша
окажется такой молодой и голубоглазой!
Да еще Аркадьева эта, будь она неладна, любимица нации!
Рукопись «отвергли».
– Очень много длиннот, – сказала голубоглазая. – Нужно
сокращать почти половину, но тогда не хватит объема. Действие все время
топчется на месте, и язык…
– Я писал в стиле начала века! – вскинулся Женя.
– Это хорошо, – согласилась редакторша, – но тогда вам нужно
было выдержать стиль до конца, а у вас он где-то есть, где-то нет, и от этого в
целом роман читается трудно. Да и сюжет… странен.
– Молодой инженер убивает старика, у которого он снимает
угол, – начал Женя, – убивает потому, что…
– Почему убивает, нам уже рассказал Достоевский, – тихо
напомнила редакторша. – Как детектив, роман хромает на обе ноги. Вы попытайтесь
его поправить так, чтобы была динамика действия. Может быть, придется ввести
какие-то дополнительные персонажи, потому что у вас их фактически всего три –
инженер, старик и следователь Мадригалов!
Жорж Данс исподлобья смотрел на нее. Она говорила совершенно
обыденным тоном, а он мечтал, как сейчас ее убьет.
Он даже представил себе – секретарша далеко, ничего не
услышит. Одно движение, и пальцы вцепятся и сокрушат нежное горло. Она
захрипит, начнет отдирать его руки, но воздуху уже будет не хватать, и щеки у
нее почернеют, и глаза вылезут из орбит, и он стукнет ее виском о стену, и больше
эта дрянь уже не станет трепыхаться.
Пальцы у него сжались в кулак, и он понял, что тискает край
своего пиджака, тискает так, что трещит подкладка, только когда голубоглазая
перестала говорить и вопросительно посмотрела на него.
– Что-то еще? – спросила она, помолчав. – Если хотите,
можете переделать и принести еще раз, я посмотрю. Только, пожалуйста,
перепечатайте ее на белой бумаге, читать совершенно невозможно!
Он ушел, пылая ненавистью и негодованием, совершенно
уверенный, что его «подставили», «обманули», нагло использовали.
В следующих трех редакциях было все то же самое. Обидно
холодный прием, странные взгляды и совет все переделать.
Он не мог и не хотел ничего переделывать, он точно знал, что
с него начнется новая эра в истории русской литературы!…
В институте, где он служил младшим научным сотрудником, к
нему никто не приставал с работой, зато исправно платили зарплату – сто
пятьдесят «зеленых», в переводе на североамериканские деньги. Этого было
удручающе мало, да и вовсе не в сто пятьдесят долларов он оценивал свой талант,
а потому бешено завидовал – Аркадьевой, которая хохотала с телевизионного
экрана, и еще американцу, который написал какую-то ерунду про да Винчи, и еще
тому, и еще этому!
Конечно, он не стал переделывать роман! Чего доброго,
испортишь шедевр, с которого начнется новая веха в истории русской литературы!…
Конечно, он засел за следующий, и с этим следующим стали
происходить мистические и странные вещи, недаром и этот роман он писал хорошо
отточенным карандашом – высшая энергия передавалась отлично!
Жорж понял, что дело нечисто, когда в подъезде приглушенно
грохнуло, и, выскочив из квартиры, он увидел бегущих людей, а потом то, что
осталось от его соседа по площадке.
Ничего. Бурое месиво, прикрытое простыней.
Этот сосед, дядя Гоша, как-то заглянув на огонек, предложил
Жоржу Дансу работу. Очень простую, сказал дядя Гоша, но заплатят за нее хорошо.
