Жорж не хотел никакой работы. Он писал роман и истово
завидовал тем, кто за всякую дребедень гребет миллионы, а ему в этом гребаном
институте платят гребаные сто пятьдесят баксов, да еще требуют, чтобы он три
раза в неделю приходил на работу!
Ничего не надо делать, сказал дядя Гоша. Только доехать до
станции метро «Кантемировская» и передать сверток.
Жорж хмуро возразил, что он-де не курьер и ничего такого
делать не станет.
Тогда дядя Гоша выхватил из кармана клетчатой пролетарской
рубахи новенькую, как-то по-особенному щелкнувшую бумажку и лихо положил ее
поверх нового Жениного романа.
– Бери, бери, – сказал сосед добродушно. – Тебе, сынок,
пригодятся. Пригодятся, верно?
Жорж взял бумажку и повертел ее так и сяк. Потом посмотрел
на нее в лупу.
Он читал, что у каждого писателя на столе должна быть лупа
для того, чтобы разбирать старинные манускрипты. Он никаких таких манускриптов
в глаза не видал, но лупу завел, купил у запущенного старика, продававшего
ветошь на углу, возле метро «Китай-город».
Из лупы выпятился глаз какого-то из американских
президентов, потом его же галстук, а потом цифра 100. О том, что должно, а чего
не должно быть на дензнаках, Женя был не слишком осведомлен.
Бумажка производила впечатление вполне настоящей. Только вот
откуда она могла взяться у дяди Гоши?!
– Не сомневайся ты, недоверчивая душа! – засмеялся слесарь с
завода «Серп и Молот». – Ногу мне ломит, сил нет, сам бы поехал, ей-богу!
– А что, что передать-то? – спросил Женя, не отрывая глаз от
бумажки. – И кому?
– Это, милый ты мой, я тебе все враз объясню. Ну что?
Берешься или нет?
Женя взялся. От дяди Гоши он получил всего-навсего беленький
пакетик, похоже, завернутый в несколько слоев бумаги. Он поковырял его пальцем,
понюхал и даже взвесил на ладони.
Ничего особенного. Внутри не тикало, не звенело, не гремело
и не шуршало. На деньги тоже не похоже, что-то твердое там было.
Дядя Гоша Племянников некоторое время терпеливо и настойчиво
наставлял его, что именно должен сказать человек, который к нему подойдет, и
как должен ответить ему Женя, прежде чем отдаст пакетик.
– Да что за секретность такая? – возмутился Жорж Данс, которому
надоели инструкции настырного Племянникова, да он все равно ничего не запомнил.
– Ты что, шпион, дядя Гоша?
– Сам шпион! – обиделся слесарь завода «Серп и Молот». – А
ты делай, что ведено! За то тебе и деньги плачены!
Конечно, вершителю судеб русской литературы тут и
насторожиться бы – деньги действительно «плачены» большие, и как-то совсем
непонятно за что, но он не насторожился. Денег хотелось больше, чем думать о
том, за что их дают.
Да и работа оказалась ну такой простой, что проще и
придумать невозможно. На станции метро «Кантемировская» он проскучал всего
минут пять, стоя у последнего вагона из центра, разглядывал народ, который
валил от поездов в обе стороны платформы. Народ был «окраинный», самый
разнообразный – тетки в китайских пуховиках, юные красотки на тоненьких
каблучках и в мини-юбочках, хотя мороз был страшенный, парни в кожаных куртках,
мужики в дубленках и высоких меховых шапках, как у годуновских бояр, дети с
рюкзаками, подростки с неизменными пивными бутылками.
Зимой и летом одним цветом, что это такое? Правильно, пиво!…
Потом Жорж Данс навострился было порассуждать о том, как в
черной пасти тоннеля пропадают и возникают ревущие чудовища с желтыми
циклопическими глазами – все писатели только об этом и думают в метро! – но тут
к нему подвалил парень в шапке с ушами торчком. Он активно жевал жвачку,
работал челюстями.
– Здорово, – сказал он невнятно, – ты не меня ждешь?
Оказалось, что Жорж ждет именно его.
Получив привет от дяди Гоши, парень забрал у Данса пакет и
канул в толпу, будто его и не было, не посмотрел, не проверил ничего, не
развернул, на что Жорж втайне надеялся.
После этого будущий классик русской литературы еще несколько
раз возил пакеты в разные районы Москвы и за каждую «ездку» получал по бумажке,
которая приводила его в восторг.
Он любил эти бумажки, один их вид вызывал у него восторг.
Только он совсем не умел их тратить. Дополнительная сотня,
почти в два раза увеличивавшая его прожиточный минимум, исчезала неизвестно
куда, словно в воздухе растворялась. И ведь ничего такого он не покупал! Только
однажды в переходе на Пушкинской в палатке купил «вещь» – темные очки. Зачем
ему очки, он и сам не знал хорошенько, но вид у него при этом стал еще более
мужественный – длинные серые волосы, бородища, а над ней очки за сто долларов!…
Потом дядя Гоша перестал его посылать, а он уже привык!…
Перестал посылать, и заходить перестал, и сынком больше не называл. Пару раз
Жорж Данс подкарауливал его у подъезда – он прогуливался там как раз в тот
момент, когда дядя Гоша возвращался с работы, но тот проскакивал мимо, даже не
останавливаясь.
Жорж обиделся.
А потом случилось это.
Он точно знал – все из-за романа, из-за книги, которая,
видимо, затронула какие-то сокровенные тайны бытия.
Затронула и перевернула, иначе и быть не могло.
Узнав о дяди-Гошиной смерти, Жорж Данс сильно струсил – не
из-за соседа, наплевать ему на соседа сто раз, а из-за того, что тот был убит
так странно, так невероятно и так… так похоже!
Он не сразу поверил. Не сразу соотнес.
А потом Люська-продавщица ему рассказала. Как труп дяди Гоши
на нее упал, как она закричала, как милиция приехала и как потом дядя Гоша
взорвался.
Жорж Данс все понял.
Он кое– как отвязался от Люськи, кинулся в свою квартиру,
заперся на все замки и вытащил заветную рукопись, которая ждала своего часа,
припрятанная в папку с замками. Папка была когда-то бархатная, а теперь
потертая, с сальными, залоснившимися краями и двумя латунными штуковинами,
которые «запирали» ее.
Жорж Данс переложил несколько страниц, нашел то, что искал,
– и тонкая бумага так затряслась у него в руке, что он не смог совладать с
собой, уронил листок, и тот стал планировать, закружился.
Да. Это он. Его роман.
В нем все – жизнь, смерть, туманное будущее, серое прошлое и
очевидно лишь настоящее.
Даже в состоянии крайнего испуга Жорж Данс старался думать
«возвышенно», не так, как все нормальные люди.
Где– то внутри черепа, гораздо глубже «возвышенных» дум,
копошилась очень приземленная, но понятная мыслишка о том, что надо бы… в
милицию заявить, но Жене Чеснокову, честно сказать, не
