Олимпиада тоже как-то их почитала и пришла в негодование.
Особенно одна детективная дамочка привела ее в скверное
настроение. Дамочка сочиняла не просто незатейливые сюжеты «с убийством», она
еще и про любовь шпарила, как по нотам, и по ее, дамочкиным, книжкам выходило,
что она, эта любовь, как пить дать рано или поздно свалится тебе на голову
сама. И только тогда и станет понятно и ясно, зачем ты жила все предыдущие
годы, и как они были ужасны, и как теперь, с появлением «главного» мужчины, все
пойдет замечательно хорошо! Любовь у дамочки была описана с подробностями, с
красотищей, «с переживаниями», с «запахом бензина и дорогих духов», и там, на
страницах, у мужчин никогда не было проблем с Тырышкиным, мамочкой и
риелторской конторой! А тех, у которых были, авторша моментально из своих
книжонок изгоняла – мол, не нужны нам такие, подавай нам тех, которые все
могут, все хотят, и не раз в неделю, и не десять минут, и не каких-то там
унылых укачиваний!
Интересно, а сама авторша верит в то, о чем пишет, или все
это «опиум для народа»? И если верит, то неужели именно так – что «это» до
гроба, что от поцелуя темнеет в глазах и сводит пальцы ног, что в конце
флердоранж и ребенок, плод совместных усилий, – сами понимаете, на какой почве!
– которого счастливый отец тетешкает, носит на руках и мечтает понаделать ему
братьев и сестер?!
Олимпиада детектив отдала Люсинде, снабдив, правда, ее всеми
комментариями по поводу того, что она думает на счет дамочкиных творений!
Смерть Парамонова Олежка Олимпиаде тоже простил, как тот
неприятный разговор, и зажили они опять хорошо и складно – ужин, диван,
телевизор, нежное и не слишком заинтересованное почесывание по спине и здоровый
сон до самого утра.
Олимпиада маялась. Не могла спать. Вставала. Слонялась.
Мерзла. Принимала ванну. Ненавидела Олежку, который легко и беззаботно дышал
под ватным одеялом. Ненавидела себя за идиотские мысли о том, что сумасшедшая
ночь с мужчиной моментально привела бы ее в чувство хотя бы ненадолго, хотя бы
для того, чтобы спать, но не было никакой сумасшедшей ночи! Ни одной!… И надежд
на такую ночь тоже особенных не было.
Даже сейчас, сидя рядом с ним на диване, она все строила
планы, как бы ей заманить его в постель пораньше, придумать что-нибудь
поинтереснее, приласкать как-то особенно. Наверное, все же она виновата, что он
не хочет – не хочет-то он именно ее! Значит, дело все-таки в ней, значит, она
«не соответствует», а если бы «соответствовала», все было бы хорошо!
Олежка допил кофе, удовлетворенно зевнул, романтически
потрепал ее по плечу и слегка подвинул. Ему хотелось лечь, а она мешала.
Олимпиаде пришлось пересесть в кресло.
Планы рушились на глазах, и непонятно было, что бы такое
предпринять для их претворения в жизнь.
Она сидела в кресле и смотрела на него. Он опять широко
зевнул – «а-а-аха-ха!» – переключил каналы и пристроил пульт себе на живот.
От отвращения у нее вдруг потемнело в глазах – что там
детективная дамочка сочинила про поцелуи, от которых темнеет?! Потемнело так
сильно, что Олимпиада встала и быстро подошла к окну, чтобы как-то успокоиться.
Может, мне его бросить? Вот прямо сейчас?! Просто сказать,
чтобы убирался к черту, к мамочке, к Тырышкину?! Ну ведь ясно, ясно, что ничего
не выйдет, ну сколько можно! Сколько это будет продолжаться – ее приставания,
подлизывания, заигрывания и его неудовольствие, раздражение и здоровый сон?!
Всегда?! Я не хочу всегда! Я не смогу всегда!
Она передвинула цветочные горшки и подышала на стекло, чтобы
успокоиться.
«Давай, – сказала она рассудку, – что ты спишь, как Олежка?!
Включайся!»
"Я здесь, – откликнулся рассудок. – Включаюсь.
Итак, ты, конечно, можешь его выгнать в два счета. Но,
во-первых, жалко, свой как-никак! Во-вторых, дальше что? Что дальше-то? Он не пьет,
не буянит, не изменяет, не просит у тебя денег, разве что изредка на сигареты!
Он вполне ничего, нормальный парень, такие сейчас на вес золота, дорогая!
Темперамент у тебя? Ну, и будешь сидеть со своим темпераментом вообще без
мужика! Ты на встречу одноклассников в прошлом году ездила? Ездила. Сколько там
у вас в классе благополучно замужних девиц? Ну, от силы пяток, а остальные?!
Все делают вид, что они бизнес-леди, все они делами заняты, все себе занятия
придумывают, и ты хочешь к ним в компанию?! У него все-таки работа, зарплата,
машина какая-никакая, ну, и добрый он, ты же знаешь! Останешься совсем одна,
будешь, как Марина Петровна, в коричневом костюме и туфлях без каблука,
сотрудников день и ночь палкой по коридору гонять – а все из-за того, что мужика
рядом нет, никакого нет, ни плохого, ни хорошего, а наш с тобой Олежка не самый
плохонький!"
Олимпиада подождала, когда рассеется туманная пленка на
стекле, подышала еще и, совершенно успокоившись, вернулась в кресло.
Все правильно. Не станет она его выгонять.
И тут, видимо, для того, чтобы напакостить рассудку, в дело
включилась дурацкая фантазия.
«А тот тебя в прошлый раз звал чай пить, – ехидно сказала
она, – и ты не пошла потому, что Парамонов с крыши упал! А не упал, так ты и
пошла бы. Ты бы сидела у него в квартире, смотрела на него загадочно, говорила
бы умные слова. А он… ничего. На Олежку нашего совсем не похож. Чувство юмора у
него, глаза черные, куртка в стиле „кантри кэжьюал“, и живет он в Женеве, а это
– хоть ты тресни пополам! – для барышни всегда является дополнительным
стимулом. Мы-то с тобой знаем, дорогая! Еще он спас твоего драгоценного
Барсика, поставил в багажник твой мусорный пакет и моментально унял соседскую
драку, а Олежка в это время скулил, чтобы ты его домой отпустила! Вот
интересно, а он, здоровый, как бабушкин столовый буфет, черноглазый,
широченный, тоже целуется мокрыми поцелуями и делает все „по графику“? И ему
нужны „условия“? И он читает лекции о том, что „это“ не главное, мол, есть дела
поважнее?!»
Дурацкая фантазия все испортила. До такой степени, что
пришлось Олимпиаде бежать в ванную и принимать там душ – просто для того, чтобы
чем-нибудь заняться!
Из ванной она вышла мокрая, сонная и была рада тому, что
Олежка спит – пульт на животе, рот полуоткрыт, голова свесилась.
Олимпиада подложила ему под голову подушку – лоб был слегка
влажный, спал Олежка крепко! – постояла над ним, вздохнула и пошла на кухню.
Вот тут в дверь и позвонили.
От неожиданности она уронила спички, которые моментально
рассыпались по полу, чертыхнулась и пошла открывать, уверенная, что явилась
Люсинда с очередным шедевром. Теперь, когда гитары у нее не стало, она
исполняла свои песни просто так, притоптывая ногой и помогая себе рукой.
Не буду я ее выгонять, решила Олимпиада Владимировна. И пусть
Олежка что хочет, то и думает! Не буду выгонять, потому что у меня нет сил жить
одной – после всего, что случилось почти на моих глазах!
