Добровольский по-старинному поклонился, и Володя посмотрел
на него как на сумасшедшего, а потом перевел взгляд на девиц, мол, что это
такое за церемониймейстер выискался?!
Но разбираться было некогда, потому что бой, кажется, все
разгорался и разгорался, и вся компания друг за другом побежала к дерущимся на
площадке третьего этажа.
Там они сбились в кучу, не соображая, что нужно делать, и
только один Добровольский понимал. У него уже был опыт в подобного рода делах.
Изловчившись, он выдернул из куча-мала ничейную бабу Фиму и
передал ее на попечение неожиданно обретенного соседа Володи. Она лягалась и
вырывалась, намереваясь продолжать драку, но Володя не позволял, уворачивался
от ее ляганий и хохотал во все горло. Люба не давалась совершенно, и
Добровольский вывел за линию огня писателя – схватил его сзади за волосы,
собранные в хвост, и оттащил к двери. У того была разбита губа и борода сильно
повыдергана. Павел Петрович зачем-то повесил на шею мобильный телефон на
длинном шнурке, как это любят студенты и школьники, и теперь мобильник неудобно
болтался, цеплялся за дерущихся, но Добровольский его не убирал.
Теперь дрались только Люба с плановиком, и Люба одерживала
верх. Оттащить их друг от друга никак не получалось.
– Брейк! – вдруг гаркнул Добровольский так, что от дальней
стены отвалился изрядный пласт штукатурки. – Стоять!
Плановика и Любу шатнуло в разные стороны. Красин вытаращил
глаза, а гадалка облокотилась о стену и взялась за сердце.
– Сил моих нет, – простонала она, обвела всех безумным
взором, нашла литератора и из последних сил потянулась, чтобы вцепиться ему в
горло, – он дом чуть не подвзорвал!… В милицию его, в милицию звоните!…
– Да что случилось? – растерянно спросила Люсинда. – Что
такое-то?
– А то, что он всех взрывал! – крикнула Люба и ткнула в Женю
пальцем. – Я сама, сама слыхала! Они возле моей двери сговаривались! Покойник
говорит – я тебе денег дам, а ты по адресу доставишь! А этот ему – далеко
больно! А покойник – ну, тогда я накину, езжай, сынок, езжай, ты ж, говорит, в
армии сапером служил, все понимать должен! А этот хрен кивнул так и пошел, и
пошел!
Люба перевела дух.
Все молчали.
– А когда взорвалось, я сопоставила все и поняла –
покойник-то бомбы доставлял, а этот помогал ему! А ты думаешь, я дура, что ли?!
Когда сначала про саперов разговаривают, а потом в доме взрыв гремит! Это как
понимать?! Это только так понимать, что ты и есть бомбист!
– Ой, черт побери, – сказал Володя и выпустил ничейную
бабку. – Кино про террористов!
– Когда вы слышали это, Люба? – спросил Добровольский.
– Да откуда ж я запомню?! Только все равно понятно, раз он
сапер и тот к нему с порученьями, то ясно, чем он занимался!
– Когда? – повторил Добровольский.
– Да в сочельник, когда, когда!
– То есть еще в прошлом году?
– Да как в прошлом-то, когда в этом?! Перед Рождеством,
говорю же!
– Ах да, – сказал Добровольский. – В этой стране Новый год
перед Рождеством! Как же это я забыл? И до сих пор вы не известили власти о
своих подозрениях?
– Так не было подозрений, пока не бабахнуло! – закричала
Люба. – Не было! Это уж когда бабахнуло, я сопоставила! А этот, – и она опять
ткнула в Женю, – этот гад ему материал подвозил и готовый продукт увозил!
– Да ничего я не делал! – заверещал классик. – Я просто так!
Я же не знал!
– Так, – сказал Добровольский и мимоходом подумал, что
теперь обязательно сойдет с ума. – Какие поручения Племянникова вы выполняли?
– Я не выполнял! То есть я выполнял, но это так,
несерьезно!…
– Еще раз. Какие поручения Племянникова вы выполняли?
– Да никакие! Ну, возил пакеты!
Он все прикладывал руку к разбитой губе, отнимал ее и с
отчаянием смотрел на пятна крови на пальцах.
– Какие пакеты? Куда возили?
– Да не знаю! Куда он говорил, туда я и возил, а там
забирали! На Волгоградский возил! В Шереметьево, там ко мне таксист подходил!
Дядя Гоша говорил, что ему самому трудно, он детали всякие на заводе вытачивал
для людей и просил отвезти!
– Отвезти! – опять закричала Люба. – Ты дом хотел
подвзорвать!
– Я не хотел! Я не взрывал! Я не знаю ничего! Это все они,
призраки из романа! – Тут он закрыл лицо руками и понес уж такую околесицу, что
никто не захотел слушать.
– Дурдом, – сформулировал жизнерадостный Володя, – хорошо
хоть, что я съезжаю. Всем пока!
И как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице. Жильцы
смотрели ему вслед.
– Эва какой! – сказала баба Фима и изобразила, как он
спускается. – Гоголь-моголь!
– В милицию надо звонить! – простонала Люба, обессиленная
переживаниями и дракой. – Пусть он за свои деяния ответит, а мы свяжем
террористам руки!
– Значит, так, – подытожил Добровольский. – Звонить никуда
не будем. Все расходятся по домам, и никто, – тут он повернулся к Любе, –
никуда не звонит!
– Да его хватать нужно!
– Схватят, – загадочно пообещал Добровольский, – когда надо
будет! Это ясно?
– Позвольте, – заговорил Владлен Филиппович и застегнул
замочек на своем портфеле, – позвольте не согласиться! Произошел пренеприятнейший
инцидент и, так сказать, драка в полном объеме этого выражения. Мы должны
немедленно сообщить в милицию или хотя бы вызвать участкового.
– Стоп, – сказал Добровольский таким тоном, что невозможно
было ослушаться. – Я говорю, что все будет сообщено в свое время. Убедительно
прошу всех разойтись.
Красин пожал плечами, перехватил свой портфель, который
никак не застегивался, и стал спускаться вниз. И бабка увязалась за ним, и они
еще о чем-то говорили недовольными голосами.
– Хорошо, – сказал Добровольский, проводив их взглядом. –
Так. Женя, кто пришел к вам первый?
– А?
– Кому вы открыли дверь?
Классик подумал. В пылу сражения он уже об этом позабыл.
– А… да эта тетка безумная пришла и сказала, что я… я…
террорист, а я, ей-богу, только возил, я же не знал!… И вообще я писатель,
понимаете?
– Понимаю. Кто пришел следом за ней?
– А… Владлен Филиппович. Дальше я не помню, потому что они
кинулись на меня и…
Он всхлипнул.
– Крепитесь, – проникновенно произнес Добровольский и
участливо пожал его худосочное плечо.
