– Почему?
Добровольский вздохнул:
– Ну, хотя бы потому, что в лаборатории мы нашли следы
присутствия только одного человека – одна чашка, один стул и так далее.
– Но как?! – вдруг громко спросила Олимпиада и расширила
глаза. – Как же так?! Вот ты живешь себе, живешь, работаешь слесарем, во всяком
оборудовании разбираешься, и тут приходит к тебе такой Володя и говорит – а не
хочешь ли теперь за деньги делать взрывные устройства, чтобы людей убивать?! И
человек соглашается?! Вот просто так берет и соглашается?! Да?!
– Не совсем так, – сказал Добровольский мягко. – Есть определенные
правила, я тебе уже говорил про кроликов и удавов. Есть правила… подбора и
вербовки контингента и агентуры. Кого за деньги, кого по идеологическим
соображениям, кого как. Я уверен, что Володя присматривался к Племянникову не
один год, пока наконец не решил, что можно брать его… как это говорится? Брать
за жабры, я вспомнил.
– Вот именно, – горестно согласилась Олимпиада, – за жабры.
Мы не люди. Мы лягушки. Нам ни до чего нет дела.
– Быть может, ему как раз было дело, этому слесарю. Может,
он не хотел умереть с криком «Аллах акбар!», но очень любил деньги и ему
нравилось копаться в проводах. Мы же не знаем.
Они помолчали.
– Зато я знаю совершенно точно, – продолжал Добровольский, –
что несколько лет назад в оперативных разведданных была информация о том, что
следует обращать особо пристальное внимание на одиноких молодых женщин, в
особенности тех, кто вырос в детдоме и у кого нет родных, но у которых есть
дети, больных онкологическими заболеваниями в последней стадии.
– Господи, – выговорил Олимпиада. – Зачем?!
– Затем, что за деньги они могут согласиться на многое. За
деньги, которые после их смерти получат их дети. А смерть неминуема что так,
что эдак. Им нет смысла держаться за жизнь, они все равно умирают. И никто из
тех, кто жив и здоров, не может понять до конца, что именно они чувствуют и
думают, когда так медленно и мучительно умирают. А вербовальщики им говорят –
вы умрете быстро и без мучений, и за очень большие деньги, которые обеспечат
вашим детям безбедное будущее.
– Это не может служить им оправданием!
– А я никого и не оправдываю, – сказал Добровольский. – Я
просто утверждаю, что мы не можем судить о том, из-за чего Племянников решился
на такое… страшное дело. Не можем, потому что не знаем.
– Он не был одинокой женщиной с онкологией в последней
стадии.
– Вот именно.
– А откуда ты знаешь о разведданных? Ты все-таки комбриг?
Или комдив?
– Я заручился поддержкой ваших компетентных органов и
просмотрел кое-какие материалы. Наспех, конечно, а я очень не люблю работать
наспех! Я попросил… придержать расследование. Попросил несколько дней на то,
чтобы разобраться самостоятельно. Конечно, никто не дал бы мне никаких
официальных полномочий, да и времени у меня было в обрез, потому что слишком
задерживать расследование такого громкого дела русская прокуратура ни за что не
стала бы, но за меня просила генеральный прокурор Женевы, кроме того, у меня
есть некоторые заслуги, в том числе и перед Россией. Мне казалось, что в
одиночку будет быстрее и надежней разобраться. Так оно и вышло. ФСБ, начав
разрабатывать дом и всех соседей, неизбежно спугнула бы Володю, который и так
сильно нервничал. Он просто исчез бы, и никто и никогда его не нашел бы, а о
том, что я веду… расследование внутри дома, – Добровольский улыбнулся, – он не
знал, конечно. Потому и возвращался каждый день домой и даже сказал нам, что
продает квартиру.
– Но ты же так переживал, что нас застукают! – сказала
Олимпиада с отвращением. – Ты говорил, что не хочешь провести остаток дней в
русской тюрьме, помнишь, в лаборатории слесаря?
– Я врал, – заявил Добровольский самодовольно. – Я не хотел,
чтобы ты знала тоже. Я был уверен, что, как только узнаешь ты, узнает и Люся, и
дальше информация начнет распространяться бесконтрольно и стихийно.
– То есть нас не могли схватить в квартире дяди Гоши и
отволочь в тюрьму?
– Теоретически могли. Практически вряд ли.
– Только попробуй еще сказать, что у тебя был с собой
мобильный и ты заставил меня лезть на крышу, только чтобы проверить, смогу ли я
сдавать нормы ГТО!
– Мобильного не было, – признался Добровольский. – И я
боялся, что преступник вернется с пистолетом, а мы в мышеловке, без света и
оружия. Застрелить нас было бы просто, проще не придумаешь. Вот пистолета я на
самом деле очень боялся. Больше всего в тот момент. Ты молодец, зачем тебе
нормы ГТО, ты и так вылезла! Кстати, откуда ты знаешь про ГТО? Ты же еще
маленькая! Это мы в школе сдавали, а ты не могла ничего такого сдавать!
– От бабушки, – огрызнулась Олимпиада. – Она сдавала. На
золотой значок. И сдала! Она мне его даже показывала, и он до сих пор у меня
лежит в шкатулке.
Добровольский взял ее руку и поцеловал. Ему нравилось
целовать ее руку – тонкие косточки, нежная кожа, узкое запястье.
– Не отвлекай меня, Павел!
– Как это? Почему?
Сдвинув брови, она думала.
– Хорошо, а Племянников?
– А что Племянников? Он оборудовал себе лабораторию и зажил
королем. Он делал любимое дело и получал за него деньги. Последствия его не
интересовали, да он их и не представлял. На «Рижской» после взрыва он, скорее
всего, не был. На «Пушкинской» тоже вряд ли.
Олимпиада горестно кивнула.
Вот так всегда. Люди есть люди, и испортил их не только
квартирный вопрос, но еще и неразборчивость в средствах. И жажда наживы, и
нечистоплотность. Добровольский тем временем продолжал:
– Володя пришел к нему в субботу утром, они повздорили, а
потом он позвал Гошу к себе, скорее всего, сказал, что для него есть задание.
Володя был главный, понимаешь? Племянников оделся, спустился в Володину
квартиру, и тот его убил. Вероятнее всего, Володя попросил его захватить с
собой уже готовое взрывное устройство, из тех, что смертники носят на поясе.
Думаю, что под каким-то предлогом он заставил Племянникова его собрать, так,
чтобы оно было готово… к работе. Все дальнейшее ты знаешь. Потом Володя немного
остыл и подумал, что, раз уж дом все равно не рухнул, нет никакого резона
исчезать сразу после взрыва, да и подозрительно это – был человек и нет его. Он
решил, что под шумок можно и квартирку продать, пусть вполцены, по дешевке, а не
просто исчезнуть! Он сообщил нам об этом на лестнице, когда все дрались. Я
послал его фото помощнику, и мне пришел ответ, что его давно разыскивают
российские власти и именно за торговлю взрывчатыми веществами. Он был засвечен
абсолютно везде, как я и предполагал. Его арестовали быстро и тихо.
– А Красин-то тут при чем?! – крикнула Олимпиада
Владимировна. – Он тоже террорист?!
