– Мить, ты что? С Галей поссорился?
– Какие все, черт возьми, проницательные! – сказал Хохлов
вполне добродушно. Он всегда становился добродушным во время и особенно после
ужина. Добродушным и сонным. – Ну, поссорился, и что?!
Арина присела напротив и посмотрела на него.
– Я тоже с Кузей поссорилась, – объявила она. –
Представляешь?
Хохлов ел котлету и невнятно промычал, что представляет.
Хотя ничего такого представлять ему решительно не хотелось. Но Арина ждала
вопроса, и он его задал:
– Выпить есть?
Это был явно не тот вопрос, но про Кузю Хохлов не хотел
слушать даже после котлеты.
– Того, что ты пьешь, у меня все равно нет.
– «Это», то есть что?
– Виски.
– А что есть?
Она засмеялась.
– Водка есть. Дать?
– Давай.
Она вытащила из холодильника бутылку, а из буфета крохотную
затейливо-хрустальную рюмочку на высокой ножке и водрузила перед Хохловым.
Он покосился на рюмочку:
– Ари-иш, отсюда пить нельзя. Только нюхать можно. Рюмка на
три понюшки, как раз хватит.
– А чего же тебе дать?
Хохлов подумал.
– Ну, стакан дай, что ли!
Она убрала рюмочку, достала стакан и сказала, что ему нужно
записаться в клуб анонимных алкоголиков. Он пообещал, что непременно запишется,
налил себе холодной водки, тяпнул и посидел с блаженным видом, как буддийский
монах, почувствовавший первые признаки надвигающейся нирваны.
Потом он быстренько все доел и еще хлебной коркой подчистил
тарелку, корку тоже съел, с сожалением посмотрел на початую бутылку и аккуратно
поставил посуду в раковину. Он бы еще выпил, но Арина же сейчас станет нудить,
чтоб не пил, что пить, как и есть, вредно, и вообще, она заметила: в последнее
время он стал больше выпивать, и это ужасно, потому что проблема алкоголизма в
нашей стране…
– Кофе будешь?
Хохлов чувствовал, что сейчас уснет, дайте только дойти до
дивана, и кофе ему не очень хотелось, но немедленно заснуть было неприлично, а
Хохлов старался соблюдать правила хорошего тона. Или думал, что старается.
– Давай кофе.
Она насыпала из банки в огромную кружку довольно много,
полезла в холодильник и вытащила сгущенку. Еще со времен Института общей и
прикладной физики он очень любил растворимый кофе со сгущенным молоком.
– Откроешь, Мить?
Старым-престарым консервным ножом с подгоревшей деревянной
ручкой он открыл банку, пальцем снял тягучую сладость с обратной стороны крышки
и засунул палец в рот.
Почему-то с Галчонком никогда не получалось вот так просто
взять да и сунуть палец в сгущенку. Все время возникали препятствия. Она была
убеждена, что это некрасиво, и молоко скиснет, и вообще негигиенично. Все это
было совершенно правильно и грустно оттого, что иногда очень хотелось есть
сгущенку именно так – пальцем.
Он хлебнул кофе, зажмурился от счастья, вытащил сигареты и спросил
великодушно:
– Ну, и что там у тебя с Кузей? Когда он решил тебя…
осупружить?
– Что это за слово?
Хохлов пожал плечами. Кузя не мог никого взять «замуж». Из
этого следовало, что он должен выступить в роли мужа, а сие, по мнению Хохлова,
было решительно невозможно.
Арина Родина, по прозвищу Родионовна, пристроилась напротив
и тоже налила себе кофе.
– Вчера, Мить. Он пришел в гости и… сделал мне предложение.
– Она глотнула кофе и посмотрела мимо Хохлова, в угол. – Сказал, что мы давно
знакомы, что нам все друг про друга известно, одному ему надоело, и он хочет,
чтобы мы…
– Ему не одному надоело, а в общежитии надоело! – сказал
Хохлов неприятным голосом. – Он сколько лет в общежитии-то проживает? Оно,
знаешь, кому угодно надоест!..
– Мить, чего ты злишься? Он же твой друг!
– И ты мой друг. И он мой друг. И что из этого?
Она помолчала.
– Ну и не буду ничего тебе рассказывать, раз ты так…
реагируешь.
– Ну и не надо, – согласился Хохлов, и они замолчали.
Арина болтала ложкой в кружке с кофе. Хохлов сердито пил и
фыркал.
Дмитрий Кузмин по прозвищу Кузя и в самом деле был давний
друг, такой же давний, как и Лавровский с Пилюгиным. Получилось так, что на
первом курсе все четверо оказались в одной группе, и им пришлось придумывать
себе имена и клички, потому что всех четверых угораздило именоваться Дмитриями.
Дмитрий Хохлов, Дмитрий Лавровский, Дмитрий Пилюгин и Дмитрий Кузмин.
Хохлов стал Митей, Лавровский остался Димой, Пилюгина
переименовали в Димона, а Кузмина невозможно было называть иначе, чем Кузя. Из
всей четверки он был самый выдающийся, самый многообещающий – и хуже всех
приспособленный к жизни.
Он писал контрольные так, что профессор Авербах, заведующий
кафедрой теоретической физики, чуть не плакал, вручая ему вариант, где, помимо
жирной, четкой, улыбающейся пятерки, было еще приписано «brilliant!!!», именно
так, с тремя восклицательными знаками.
Кузя никогда не делал заданий, потому что мог решать их
просто так, с листа, и решал в течение двадцати минут на подоконнике военной
кафедры, куда редко заглядывали преподаватели, кроме усатого полковника с
неприличной фамилией Задович. Студенты над полковником и его фамилией
издевались, как могли, а он был вполне приличным человеком, по три шкуры не
драл и не грозился поминутно отправить всех в Советскую армию выполнять свой
гражданский долг.
Кузе достаточно было перелистать учебник, чтобы понять, о
чем там идет речь, он никогда ничего не зубрил и все время смеялся над теми,
кто в преддверии сессии ходил, как сомнамбула, и даже ел и спал с учебниками
перед носом. «Зачем? – говорил он. – Зачем зубрить, если можно вывести?!» Он
был твердо убежден, что любую формулу можно вывести самостоятельно, когда хоть
приблизительно представляешь, о каком именно процессе идет речь, и ему это
удавалось!
Списывать у него было бессмысленно, потому что никто из
остальных студентов все равно не мог понять, что именно написано в его
тетрадках, понимал только сам Кузя да еще профессор Авербах, который лишь качал
головой и предрекал ему не просто большое, а огромное будущее, в котором
Нобелевская премия по физике будет просто ступенькой в карьере.
Ничего этого не состоялось.
Никто не виноват – революция девяносто первого года
уничтожила науку, а вместе с ней и всех ученых, или, может быть, большинство.
Те, кто посмелее и поактивней, уехали на Запад и там продолжали работать на
благо мировой цивилизации. Те, у кого была хоть какая-то коммерческая жилка,
начали быстро ее разрабатывать, и некоторым это вполне удалось. Те, у кого не было
ничего, кроме желания заработать на хлеб с маслом, пошли в строители, таксисты
или операционистами в банк и там тоже более или менее преуспели.
