– Ольга, – простонал Димон. – Я же просил!..
– Твои расчеты – говно, – заявил Кузя, положил ногу на ногу
и той, что сверху, стал качать. Зеленый бумазейный носок у него протерся, и
палец, тоже немного позеленевший от носка, выглядывал из дырки.
– Мам, я, наверное, спать пойду, – сообщил Степка. – Вы
только громко не орите, а то Растрепку разбудите, и тогда мама будет с ним
сидеть, а ко мне не подойдет.
Степка вылез из-за стола, немного повисел на вделанном в дверной
проем турнике – оголился худосочный живот с ребрами наперечет, – после чего
ушел в глубину ярко освещенного коридора. У Пилюгиных была большая квартира, и
коридор в ней большой, и света всегда много.
Потом сын вернулся. Родители закатили глаза и спросили,
почему ребенок никогда не может уйти спать с первого раза, и тот им объяснил,
что пришел спросить у Хохлова, придет ли тот на его выступление. Степка
занимался какими-то очень сложными спортивными танцами, и, по словам родителей,
делал это виртуозно.
Хохлов обещал, что придет. Он понятия не имел, когда
состоится выступление и где, но спрашивать не стал. Видимо, он должен был знать
и забыл, а обижать Степку ему не хотелось.
Степка опять скрылся в коридоре, и только было разъяренные
быки повернулись друг к другу и нагнули головы, чтобы вонзить рога, как Степка
появился снова и объявил, что Растрепка уже давно орет из своей комнаты,
просится на горшок, а его никто не слышит.
Ольга ринулась высаживать Растрепку на горшок, и Степка
двинулся следом.
Впрочем, через некоторое время он вернулся, подошел к
Димону, важно чмокнул его в щеку и сказал:
– Пока, пап!
Разъяренные быки следили за ним налитыми кровью глазами.
Димон почесал его за ухом, повернул и слегка поддал коленом
под зад, но Степка опять вернулся и сказал, что всем остальным он тоже желает
спокойной ночи.
Быки вразнобой попрощались.
Степка хотел еще что-то добавить, но Димон как-то очень
ловко перекинул его через плечо, хотя тот был довольно длинный, и понес по
коридору в сторону спальни.
– Значит, мои расчеты – говно?! – начал Хохлов. – И как это
понимать?! Тебе чего, деньги не нужны, ученый хренов?! Я к вам и обратился
только потому, что Димон мой друг! Да я мог эти расчеты где угодно заказать!
– Ну и валяй, заказывай! – ответил Кузя, встал и подтянул
брюки. – Валяй, валяй! Нашему отделению это дерьмо не нужно! У нас ученые
работают, ученые с большой буквы!
– Пошел ты!..
– И я не позволю своим сотрудникам тратить рабочее время на
обсчет аэродинамики твоих идиотских труб!
– А твои сотрудники зарплату какую получают?!
– Ну и что, блин! Неужели самое главное в жизни – это
зарплата?!
– Нет, ты мне ответь!.. Какую зарплату получает средний
сотрудник вашего отделения?!
– При чем тут зарплата?! Вам, капиталистам, только деньги и
важны, а нам…
– Кузя! – уже окончательно взъярился Хохлов. – Ты мне можешь
ответить, сколько получают твои научные работники?!
– Ну, четыре восемьсот, и что?!
– А сколько бензин стоит, ты знаешь?! Один литр бензина?!
– На х… мне сдался твой бензин?!
– Если девяносто пятый, то восемнадцать рублей литр! Ты где
живешь, черт тебя возьми?! На Луне, твою мать?! Там, может, бензин до сих пор
по восемнадцать копеек?!
В комнату быстро вошла встревоженная Ольга и плотно прикрыла
за собой двустворчатые двери:
– Тише! – сказала она укоризненно. – Вы в приличном доме,
где есть дети!
– Дети тоже должны знать, что интересы науки…
– А я тебе, кретину, за исследование этих самых труб
пятьдесят тысяч долларов заплатил! Пятьдесят! Если даже их поровну поделить на
всех сотрудников вашего, блин, отделения, все равно получится больше, чем
четыре восемьсот!
– А мне плевать на деньги! И кто не может за зарплату
работать, пусть выкатывается к чертовой матери в коммерческую палатку, пиво
продавать! Или в армии служить!
– Да чем тебе обсчет моих труб не угодил?! Тем, что трубы от
газопровода, а не от космического аппарата?!
– Тем, что твои трубы ничего не добавляют к научному
пониманию процесса!
– Какого процесса, Кузя?! – спросил Хохлов, которому вдруг
как-то моментально осточертел весь этот спор, и он словно увидел себя со
стороны. Увидел и не понял, чего ради он так-то уж старается!..
Кузя подумал секунду, а потом выдал:
– К процессу турбулентного течения газа в турбине! Именно
этой проблемой занято наше отделение!
– Ваше отделение было занято этой проблемой еще в девяносто
первом году, когда мы институт окончили! И с тех пор ни хрена не продвинулось!
Турбулентное течение газа в турбине по-прежнему остается загадкой для всего
прогрессивного человечества! Так, может, вы пока на досуге обсчитаете мои
дурацкие, дешевые и ненаучные трубы для газопровода?!
Так как Хохлов спрашивал – именно спрашивал, а не орал
просто так, – Кузя решил, что победил в дискуссии, а потому ответил очень
твердо и очень солидно:
– Нет.
Хохлов опешил:
– Что – нет?
– Наше отделение, – веско сказал Кузя, – не станет
заниматься твоими трубами. Я Димону уже говорил. Если он взял у тебя деньги,
значит, он должен их тебе вернуть. Мои сотрудники…
– Они такие же твои, как и мои, – тихо сказал Пилюгин.
Оказалось, что он давно уже отнес Степку, вернулся в комнату
и слушает их со странной, болезненной улыбкой на лице. Ольги, наоборот, не было
видно.
– Наши с тобой сотрудники, – продолжал Пилюгин, – хотят
зарабатывать, Кузя. Ну, хоть что-нибудь. Им всем по памятнику нужно поставить
на Аллее звезд, что они не бросают работу и не уходят, как ты говоришь, пиво
продавать. Они из последних сил держатся, ты понимаешь или нет? Мне… – Он
замолчал на секунду, и Хохлову показалось, что замолчал для того, чтобы
удержать себя в руках, не сорваться в крик и битье посуды. – Мне очень трудно
достаются заказы, Кузя. И то, что они у нас есть, и отделение все еще не пошло
по миру, это только моя заслуга. Я тебе точно говорю.
– Засунь свои заказы себе в задницу, – сказал Кузя. Ему было
весело. – Поду-умаешь, какой финансист! Зачем ученым, теоретикам, заметь,
обсчет какого-то пошлого заводского оборудования? Может, мы тогда в колхоз всем
отделением двинем, как при советской власти, а? Картошку убирать, вместо того
чтобы наукой заниматься.
