– Вот-вот, – согласился Света, не уловив никакого подвоха. –
И лупят, представляешь! А в школе мне говорят, что он в классе самый
безграмотный! Клара, неси сахар. Владик, подай дяде Мите чашку! Дим, а тебе
особое приглашение нужно?
Хохлова всегда интересовало, что это за «особое приглашение»
такое, и никогда он не мог этого понять! Ладно бы, если бы всех зазывали
какими-то обыкновенными приглашениями, а одному требовалось «особое», но ведь
всех приглашают одинаково!..
Он придвинулся к столу, взял из рук Владика чашку, с которой
тот стоял столбом, очевидно позабыв, кому он должен ее отдать, и пристроил ее
на блюдце.
– Чай свежий, – объявила Света. – Утром заваривала, перед
работой.
Хохлов вздохнул, налил себе полчашки заварки и добавил
кипятку. Чай вышел холодный и невкусный.
– Ма-ам! Я не буду с ним рядом сидеть, он мне на голову
сахар сыплет!
– Клара, пересядь к папе! Все из-за проклятого компьютера!
– Я его в спальню заберу, – пригрозил отец семейства, – и
без моего разрешения к нему никто не подойдет!
– Не надо было эту дрянь вообще в дом тащить!.. И столько
денег за него отдал, лучше бы на отпуск оставил!
– Свет, отстань.
– Да что отстань! У мамы больше года не были, и денег нет,
чтобы поехать!
– Да есть у нас деньги, чтобы к твоей маме ехать! –
Лавровскому было неудобно, и время от времени он искоса взглядывал на Хохлова,
как бы извиняясь. Тот хлебал коричневую жидкость и делал вид, что ничего не
замечает.
– Ты мне комп подарил, – встрял сын Владик. – Значит, он мой
и есть! И ты права не имеешь забирать его в спальню!
– Если вы будете из-за него драться, заберу!
– А я тогда из дома убегу!
– Владик, ну что ты болтаешь? Митя, может, ты поесть хочешь,
а я даже не предложила!
– Нет! – испуганно сказал Хохлов. – Не хочу.
Света посмотрела на него, как будто в раздумье.
– А ты чего приехал? – вдруг спросила она. – С Галкой
поругался?
– Галка села на заборе, – произнес Хохлов, которого весь
вечер тянуло на цитаты, – и сказал ребятам Боря просто так!..
– Ты бы женился на ней, – посоветовал Лавровский добродушно.
– Жили бы, как все люди! А то, что ни неделя, так вы в ссоре!
– Не хочу я, как люди, – еще больше перепугался Хохлов. –
Что хорошего-то?
– А бобылем лучше? – мягко сказала Света.
Почему-то, если разговоры заходили о женитьбе, неважно о
какой именно, даже такой несостоятельной, как его женитьба на Галчонке или
Кузина на Родионовне, все друзья и подруги приходили в необыкновенно лирическое
состояние, смотрели добрыми глазами и говорили добрыми голосами. Вот этого
Хохлов решительно не понимал. Жить как все люди – это значит поминутно выражать
друг другу неудовольствие, поминутно раздражаться из-за мелочей, поминутно
разнимать дерущихся детей и мечтать вырваться хоть на денек на рыбалку или к
подруге с ночевкой?! Не хотел он такой жизни, не нравилась она ему!..
– Если хочешь, давай я ей позвоню, Мить, и вы помиритесь!
Ну, я же все про вас знаю! Вы жить друг без друга не можете и ругаетесь поэтому!
Тут Света ни с того ни с сего прислонилась к Лавровскому
плечом и даже как будто нежно потерлась. Тот слегка потрепал ее по затылку и
отстранился. Ему было неловко, и Хохлов отлично понимал, отчего ему неловко.
– Позвонить, Мить? – И она даже приподнялась, чтобы бежать к
телефону и мирить Хохлова с его подругой.
Это было «интересно». Гораздо «интереснее», чем разбирать
домашние дрязги и накрывать на стол.
– Боже сохрани, – сказал Хохлов и допил невкусный чай. В
животе, куда тот пролился, как-то скорбно засосало, и показалось, что это ветер
засвистел. Все-таки Хохлов не ел с самого утра, да и на завтрак ничего вкусного
не было. Галчонок ленилась готовить, и Хохлов, как правило, довольствовался
невразумительным мусором, состоящим из фруктовых очисток, отходов от обмолота
злаковых и изюмной крошки, которая скрипела на зубах, как песок. Мусор
продавался за деньги и назывался «Мюсли».
Фу, какое слово противное! Тоже скрипящее на зубах.
– Ну ладно, бойцы! – сказал Хохлов и поднялся. – Вы тут
допивайте, спасибо вам за любовь, за ласку, а я поехал.
– Ты разве ночевать не будешь? – обрадованно спросила Света.
– Нет.
– Я тебя провожу, – решительно сказал Лавровский. – И зря
ты, Мить! Оставался бы!..
– Куда ты пойдешь его провожать?! Десятый час! Он что, маленький?!
Не дойдет до своей машины, что ли?
– Свет, угомонись! Я на пять минут выйду и вернусь.
Она посмотрела на одного, потом на другого. И поджала губы:
– У вас какие-то тайны?
– Нет у нас никаких тайн. Ты лучше детей спать положи, а я
через пять минут приду!
Она помолчала и сказала:
– Тогда мусор захвати. У дверей пакет, на кухне пакет, и я
еще сейчас из ведра достану.
– Свет, я завтра мусор вынесу!
– Завтра ты на работу уедешь, и я опять все попру сама! Знаю
я, как ты завтра вынесешь! Давай бери пакеты и иди!..
– Мама, он мне в чай соль насыпал!! Ма-ама!
– Дурдом, – сказал Лавровский и пошел на кухню за мусором.
Хохлов быстро обувался.
Но что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни
один король!
Ну, вот, например, Лавровский. Женился по безусловной и
пламенной любви. Они даже встретились очень романтично, как в кино семидесятых,
то ли на выставке картин, то ли на симфоническом концерте.
Нет, кажется, на выставке, потому что Лавровский всегда
очень хорошо рисовал, «подавал большие надежды» и в этом отношении тоже, и
однажды расписал сказочными картинами стены в студенческой столовой, за что
получил повышенный «общественный балл» от деканата.
Они встретились, и случилась у них любовь, как все в том же
кино. Светка была похожа на всех тогдашних героинь – худенькая, большеглазая,
стриженная «под Мирей Матье». Носила джинсы и водолазки, чудесно пела, чудесно
играла на гитаре и смеялась нежным заразительным смехом. На Лавровского она
смотрела снизу вверх, как будто обожала глазами, и внутри ее зрачков горели
ласковые золотистые искры. Он покупал ей осенние лохматые астры, и на
подольской электричке они ехали в Царицыно и гуляли там меж старинных развалин,
и она прятала лицо в свои лохматые астры, и, когда поднимала голову, отсвет от
цветов ложился ей на щеки. По пруду плыл желтый лист, в высоком и холодном небе
стояли редкие облака, и вся жизнь еще только начиналась.
