Он никогда не задумывался о том, почему по научной
классификации принадлежит к классу позвоночных, а теперь понял. Он принадлежит
к классу позвоночных, потому что у него есть позвоночник, который сейчас
окостенел, затвердел и покрылся инеем, как у попавшего в снежную лавину
динозавра.
Только что динозавр мирно ощипывал листву с реликтовых
берез, реликтовых дубов и, быть может, реликтовых кленов, но на него свалилась
лавина, и он окостенел.
Окостеневший динозавр Хохлов сидел, сильно выпрямившись и
глядя остекленевшим взором в одну точку. Родионовна от шеи потихоньку
переместилась к его груди, для чего ей приходилось проводить серьезные работы,
изворачиваться и то одной, то другой рукой придерживать его джемпер, который
все норовил вернуться на место и скрыть от нее любимого.
Потом джемпер ей надоел. Она завозилась у Хохлова на коленях
– он опять чуть не заплакал, – сдернула с него джемпер и швырнула себе за
спину. Некоторое количество голого Хохлова оказалось теперь в ее полном
распоряжении, и она хорошенько им попользовалась.
Ледниковый период миновал так же внезапно, как и нагрянул,
пришла даже не оттепель, а великая жара, лед растаял, и динозавр Хохлов стек по
спинке брудастого дивана, так что одно плечо у него оказалось висящим в
воздухе, другое – зажато большим количеством несгибаемого поролона, а шея
вывернута под странным, неестественным углом. Должно быть, так и положено
оттаявшим динозаврам. Сверху на нем сидела Родионовна и проделывала ужасные
вещи.
Его язык прилип к гортани, сердце сотрясалось так, что было
слышно, казалось, в скверике возле памятника Циолковскому, и дышать было
трудно, очень трудно.
Бенгальский огонь, не простой, а какой-то на редкость
здоровенный, загорелся внутри, искры полетели, и там, куда они падали, все
шипело и болело от ожогов.
Он все хотел что-то ей сказать и, кажется, сказал, а потом
оказалось, что нет, потому что они целовались отчаянно, а Хохлову было хорошо
известно, что невозможно говорить и целоваться одновременно.
Когда она стащила с него джинсы, Хохлов опять призвал на
помощь Джоуля вместе с Томсоном, и опять они ничем ему не помогли.
Все теперь держалось на тоненькой ниточке, и бенгальский
огонь вот-вот должен был ее прожечь.
В какой-то момент мир вокруг них перевернулся вверх ногами,
по крайней мере, так почудилось Хохлову, который видел теперь все будто со
стороны, и оказалось, что Родионовна неудобно лежит на диване, и Хохлов
нависает над ней, и у нее широко распахнутые серые глаза, и пылающие щеки, и
приоткрытые в нетерпении губы, и она нетерпеливо подгоняет его, словно не в
силах дождаться.
Искра пережгла ниточку, все рухнуло, обвалилось и с грохотом
покатилось к финалу, и тут они оба увидели, как близок ревущий водопад, над
которым сияет радуга, а у подножия лежит весь мир, от самой далекой звезды до
самой последней песчинки, и что этот мир огромен и прекрасен и весь принадлежит
им, пусть только один миг, но принадлежит, весь целиком, и за обладание им
можно отдать полжизни, и именно это и имелось в виду, когда затевалась вся
история, название которой «любовь»!
Казалось, оттаявший динозавр в какой-то миг вдруг затрубил
на весь свет о своей победе и о своем новом знании, а может, и не трубил, но
победа была полной и окончательной.
Вскоре после победы динозавру пришлось передислоцироваться.
Лежать вдвоем на диване оказалось невозможно, впрочем, и лежанием это трудно
было назвать. Скорее, свисанием.
Они свисали некоторое время, потом зашевелились, задвигались
и приняли более устойчивое положение.
Какое-то время они просто тяжело дышали, глядя прямо перед
собой, а потом повернули головы и взглянули друг на друга.
– Я только одного не понял, – сказал Хохлов после некоторого
молчания, – где ты успела так развратиться?.. Меня же не было в твоей жизни!
– Я развратилась только что, – объявила Арина. – На твоих
глазах. И я очень хочу пить.
Тут они проворно поднялись с дивана и одновременно ринулись
в сторону кухни.
– Я тебе принесу! – сказал Хохлов.
– Лежи, я сама налью, – сказала Родионовна.
И они опять посмотрели друг на друга.
Бенгальский огонь потерял свою силу и теперь лишь тихонько и
приятно шипел внутри, и Арина, взглянув на Хохлова, вдруг осознала, как он
выглядит и что именно на нем осталось из одежды. Она сама выглядела ничуть не
лучше, и, только что развратившаяся Арина ахнула и изменила маршрут. Не добежав
до кухни, она свернула в ванную, натянула шелковый халат, который когда-то был
розовым, а потом приобрел неопределенно бежевый оттенок, кинулась на кухню и
бросилась Хохлову на шею.
Он пил воду из бутылки и немного пролил, когда она бросилась
на него.
– Хочешь?
Она взяла у него бутылку, закинула голову и тоже стала жадно
пить. Хохлов смотрел, как двигается ее горло.
– После секса всегда сушняк? – осведомилась она, оторвавшись
от бутылки, и снова стала пить. Хохлов все любовался ею.
– Хочешь, я тебя покормлю? – спросила она, напившись вволю.
– Ты же небось голодный приехал! Я сейчас могу быстренько…
– Ты сказала, что у тебя ничего нет, – возразил Хохлов.
Незастегнутые джинсы все время уезжали с задницы и, чтобы не
придерживать их рукой, он сел на табуретку и поставил Родионовну между
собственных коленей.
– У меня всегда есть банка консервированной ветчины, –
объявила Родионовна, обняла его за голову и прижала к истертой шелковой ткани,
под которой очень сильно билось ее еще не остывшее сердце. Она подозревала, что
сердце теперь не остынет никогда. – Мне часто некогда сходить в магазин, или
сил нет, и я всегда держу банку ветчины и сосисок, чтобы не умереть с голоду.
Хочешь?
– Чего?
– Ветчины или сосисок? Или и того и другого?
Хохлов взял Арину руками пониже спины и придвинул к себе
поближе. От ее халата пахло ванной, духами и ею самой. Он порылся носом, нашел
то, что искал, уткнулся и опять почувствовал трепет, который вполне можно было
характеризовать, как благоговейный, если бы он не перерастал так быстро в самое
обыкновенное вожделение.
Прежде, до ледникового периода и воспоследовавшего
потепления, его простые и незатейливые эмоции не перерастали так быстро в это
самое вожделение.
Он еще порылся носом – Родионовна замерла и дышать перестала
– поднял голову и предложил загадочно:
– Давай еще разочек? Быстренько! Пока дети в школе.
– Какие дети, Хохлов? – спросила она дрогнувшим голосом. –
Или после секса у тебя наступает не только сушняк, но и маразм?..
