Я вышла на улицу и вздрогнула. Темнота сгустилась, впереди
лежал безлюдный пустырь. Нацепив поверх шапочки капюшон, я понеслась по
обледенелым комьям и через пару минут оказалась перед угрожающе тихим
кладбищем. Сердце провалилось в ноги, желудок, противно сжавшись, наоборот,
поднялся вверх, к горлу, по затылку и спине забегали мурашки. Мне совершенно не
хотелось идти ночью одной через заброшенный погост, но альтернативы не было.
Может, и имелся обходной путь, но я его не знала, а бродить по окрестностям
хотелось еще меньше, чем пересекать кладбище. Но делать нечего, пришлось,
сдерживая вопль ужаса, ступить на довольно широкую дорожку, обрамленную
могилами.
Половину пути я проделала бегом, потом в боку закололо, ноги
отяжелели, пришлось остановиться и сесть на одну из покосившихся скамеечек. Тут
только до меня дошло, какого дурака сваляла. Следовало просто быстрым шагом
пересечь опасный участок, а я понеслась сломя голову, но, будучи человеком
совершенно нетренированным, мигом выбилась из сил и теперь вынуждена сидеть в
жутком месте, разглядывая могилы. Было тихо-тихо, словно рядом не огромный
мегаполис, а дремучий лес.
Я слегка отдышалась и уже собралась продолжить путь, как
вдруг один из огромных крестов задвигался, а потом повалился набок. Я
оцепенела, в полном ужасе наблюдая, как шевелится нечто, больше всего похожее на
кучу тряпья. Потом оно выпрямилось и превратилось в корявую, коротконогую
фигуру. Нечто вытянуло руки вверх. Я глянула на ожившего мертвеца, хотела
опрометью броситься прочь, но ноги словно подломились в коленях.
Зомби тянулся к черному мрачному небу, лица его я, слава
богу, не видела. Существо неожиданно издало дикий звук, похожий на вой.
Я вскрикнула, но сдвинуться с места не смогла, ноги
парализовало. Мертвец повернулся в мою сторону, потом, хрипло закашлявшись,
шагнул к скамеечке, где, потеряв остатки самообладания, сидела я. Фигура
делалась все больше, когда она закинула ногу, чтобы перелезть через ограду,
отделявшую могилу от дорожки, я, коротко взвизгнув, лишилась чувств.
Я очнулась – по лицу текли струйки воды, нос ощущал
неприятный запах. Не открывая глаз, подумала: ну и дрянь же приснилась! Про
кладбище и ожившего мертвеца.
– Эй, – раздался незнакомый, хриплый голос, – ты как, жива?
Я села и, больно ударившись головой о потолок, открыла
глаза. Передо мной предстало маленькое, темное помещение, освещенное свечкой,
воткнутой в консервную банку. У стены, на ящике, сидела баба с испитым лицом.
– Во, – сказала она, – очухалась! Я-то уж испугалась, не
ровен час, помрешь, тащи тебя потом на свалку, хлопот не оберешься.
– Где я?
– У меня в гостях, – хмыкнула бомжиха, – добро пожаловать в
гостиницу «Вечный приют».
И она захохотала, обнажая черные, обломанные зубы.
– Ты живая? – глупо поинтересовалась я.
Баба захохотала:
– Живее некуда, напугалась, да?
– Кто бы не испугался, когда крест набок валится, а потом
из-под земли вылезает нечто и воет.
– Ничего я не выла, – оскорбилась тетка, – зевала и
потягивалась, неудобно тут, потолок низкий, не выпрямиться как следует, вот и
выламывалась. Здесь склеп, сообразила?
Я оглянулась вокруг: похоже на то. А на чем я, интересно,
лежу? В ту же секунду я поняла, что служит бомжихе кроватью, и меня словно
ветром сдуло на пол. Так и есть! Рваный, грязный матрас покоился на чем-то
страшно напоминавшем саркофаг.
– Ой, не могу, – захохотала пьянчужка, – сил нет! Чего
испугалась? Тихий человечек, спокойный, истлел весь. Валя.
– Что? – проклацала я зубами.
– Валентина, а тебя как кличут?
– Евлампия.
– Ну, едрить вашу маму, – пришла в полный восторг Валя, – имечко
красивое. Тут одна Евлампия тоже есть, давно успокоилась – в тысяча восемьсот
каком-то.
Не могу сказать, что испытала особую радость при этом
сообщении.
– Значит, ты не зомби, – на всякий случай еще раз уточнила
я.
Валя хрипло хихикала:
– Нет пока, поживу еще, какие мои годы.
– Не страшно?
– Тут хорошо, тепло, – пояснила Валя, – а на заработки к
метро бегаю, мне бы до весны перекантоваться, а там на дачу съеду.
– Куда? – удивилась я.
– В парк, – пояснила Валя, – на травку.
Я натянула шапочку.
– Ладно, извини, напугалась я очень.
– Это что, – веселилась Валечка, – тут несколько дней назад
такая пенка вышла, во, гляди!
И она продемонстрировала мне грязный гипс, явно снятый с
руки.
– Во, штука! Вылезаю днем из своего склепа, часов в
двенадцать, потягиваюсь, а по дорожке бабка шкандыбает, такая вся из себя
расфуфыренная, волосья ниже плеч свисают. Увидела меня, как заорет, словно
потерпевшая. Уши прям заломило.
Валечка только подивилась человеческой глупости. Ну ладно, предположим,
можно перепугаться до полусмерти, увидев ночью на кладбище непонятную фигуру!
Но днем, в полдень? Надо же быть такой идиоткой, всем же понятно, что мертвецы
никогда не выходят при солнечном свете! Валентина решила успокоить припадочную
и прохрипела:
– Не ори, нормально все.
Голос у Вали густой, похожий на мужской, этакое сильно
простуженное меццо. А вы чего хотели? Попробуйте сохранить колоратурное
сопрано, ночуя в сыром склепе!
Услыхав басовитый тембр, кретинка, не переставая визжать,
отступила влево, а потом сделала совсем уж идиотскую вещь.
– Прикинь, – веселилась Валечка, – у ней рука была
сломанная, правая. Так она стащила гипс и в меня швырнула, а потом как деранет
по дорожке, во до чего перепугалась, до усрачки! А я только рада. Подобрала
гипс и гляди чего.
Ловким жестом бомжиха всунула руку внутрь грязно-серого
кокона.
– Класс, да? – по-детски спросила она. – Теперь у ларьков
стою, и все подают. Жалеют. Ох и умора, только вспомню, как та бабенка драпала,
прямо ржа разбирает, так синие пятки и мелькали.
– Почему синие? – машинально удивилась я, отряхивая брюки. –
Пятки, они розовые или желтые.
