Из машины начали вытаскивать носилки. Я зажала себе обеими
руками рот, чтобы ненароком не заорать от ужаса. Санитары и шофер несли нечто,
с размозженной, залитой кровью головой.
– Давай прямо в экстренную, – велела «жердь».
Группа исчезла. Я посмотрела внимательно на машину: самая
обычная, белая, с красным крестом. Ладно, сейчас во всем разберемся, вызовем
Лену. Я ткнула в звонок, чувствуя, что сейчас превращусь в ледяную статую.
Никогда в жизни мне не было так плохо.
Внезапно дверь без всяких вопросов распахнулась, но на
пороге стояла не Лена, а толстенькая девушка, похожая на ванильную зефирину,
вся такая бело-розовая и аппетитная.
– Вы к нам? – удивленно спросила она, оглядывая меня.
Я растерянно молчала, соображая, что лучше сказать. Но на
ум, как назло, не шло ничего достойного.
– Чего хотите? – спросила «зефирка».
Я опять промолчала.
– Кто там, Женя? – раздался резкий голос, и к двери подошла
«жердь».
Мне стало совсем нехорошо. Одно дело разговаривать с
сердобольной Леной, другое с этой теткой, у которой нехорошие черные глаза,
тонкие губы и безапелляционный голос начальницы. Такая не поверит никаким
сказкам, и мой язык словно прилип к небу.
– Вот, – растерянно сказала Женя, – сама не знаю, Маргарита
Михайловна, чего ей надо. Странно, однако, пришла раздетая и молчит.
– Вы кто? – резко спросила Маргарита Михайловна. – Немая,
что ли?
Я радостно затрясла головой. Немая, немая.
– Глухонемая, – повторила Женя.
Я опять, по-идиотски улыбаясь, закивала. Глухая, конечно,
глухая.
– Вроде она нас слышит, – засомневалась Женя.
Я помотала головой. Нет, совершенно не слышу, немая и глухая
дурочка.
– Они по губам умеют читать, – ответила Маргарита
Михайловна.
Я вновь заулыбалась. Правильно, именно по губам.
– Чего она раздетая? – продолжила удивляться Женя. – И
вообще, откуда взялась?
– Думаю, из психоневрологического интерната сбежала, – со
вздохом пояснила врач, – он тут в двух шагах от нас, на повороте. Иди, позвони
им, в ординаторской под стеклом есть номер телефона.
Женя убежала. Маргарита Михайловна показала мне рукой на
стул и, четко выговаривая слова, сказала:
– Садись, не бойся.
Я покорно плюхнулась на протертое сиденье, замирая от ужаса.
Сейчас вернется медсестра, скажет, что в интернате все на месте. Интересно, что
они со мной сделают?
– Маргарита Михайловна, – закричала Женя, – ихняя она,
сегодня трое сбежало. Ракова, Полуянова и Косарева.
– Чего же они их не ищут? – удивилась врач.
Женя пожала плечами:
– Там никто не дергается, говорят так спокойненько: «Пусть у
вас переночует, завтра заберем». Просили не волноваться, сказали, они тихие
все, не психопатки. Эй, – повернулась она ко мне, – ты кто, Ракова?
Я закивала и заулыбалась, стараясь казаться полной дурой.
– Может, Полуянова? – не успокаивалась Женя. – Или Косарева?
Я опять навесила на лицо самое радостное выражение и стала
трясти головой. Как желаете, на все согласна: Ракова, Полуянова или Косарева.
Мне бы только слегка обогреться и убежать отсюда куда глаза глядят.
– Идиотка, – подвела итог Женя, – чего с нее взять? Ну, что
делать, Маргарита Михайловна?
Врач вздохнула:
– Не тащить же беднягу ночью в интернат, отведи в пустую
палату, утром назад вернется, только запри ее на всякий случай.
– Можно сначала чаем в сестринской напою, с булочкой? –
спросила Женя. – Небось она голодная и трясется вся.
– Плесни ей кипяточку, – разрешила доктор, – а потом запри.
Ладно, мне пора, если что еще произойдет, звони в экстренную. Да, не забудь
утром труп в морг отправить, его во второй поместят.
– Иди сюда, – поманила меня рукой Женя, – кушать дам,
ням-ням, вкусно, хлеб, масло, сахар… Маргарита Михайловна, а отчего такими
идиотами становятся?
– Я ведь не невропатолог и не психиатр, – ответила врач, –
всех причин не назову. Разное случается, может, инсульт был, может, менингит,
хотя… Глядя на ее лицо, мне кажется, что она дурочка от рождения, ярко
выраженные черты дебильности во внешности. Ну посмотри сама, ты же на третьем
курсе медицинского, должна уже хоть немного разбираться. Видишь эти маленькие,
близкопосаженные глазки с полным отсутствием мысли в них, затем
немотивированные, нервные движения, беспричинный смех… Да, и еще, много булок
ей не давай, даже если станет плакать, у таких людей отсутствует чувство
насыщения, едят бесконтрольно много…
И она ушла в глубь коридора. Старательно удерживая на лице
идиотскую ухмылку, я побрела в сестринскую, пытаясь обуздать бушующее в груди
негодование. Близкопосаженные глазки без проблеска мысли! Так меня еще никто не
обижал!
В небольшой комнате Женя включила чайник и повернулась к
небольшому холодильнику. Я села за стол, увидела телефон и висящий рядом список
сотрудников, глаза побежали по строчкам, их было всего шесть. М.М. Разуваева,
это скорей всего Маргарита Михайловна, О. Колосков, Н. Потемкин, И. Челышев, Е.
Морозова и Е. Николаева. Значит, Лена либо Морозова, либо Николаева, на всякий
случай следует запомнить два номера, а это трудно, с цифрами у меня беда. Так,
попробуем сообразить. У Морозовой телефон начинается с тех же цифр, что и наш –
151, затем 62, именно столько было моему отцу, когда он умер, потом 13, чертова
дюжина. Теперь перейдем ко второму номеру 168-51-75. Что мне напоминают эти
цифры? Господи, как просто, это же годы жизни великого немецкого композитора
Иоганна Себастьяна Баха 1685–1750, отбросим ноль и получим нужный телефончик!
Страшно довольная собой, я хихикнула, похоже, не зря лезла через забор.
Женя повернулась ко мне:
– Сыр, масло, хлеб… Понимаешь, сыр, масло, хлеб, бу-тер-брод…
Будешь?
Я закивала и ткнула пальцем в чайник.
– Молодец, – одобрила медсестра, – кушай, жуй медленно,
аккуратненько, куда такой кусище в пасть тянешь!
Боясь выпасть из роли кретинки, я сделала огромный глоток
чая и чуть не заорала, ощутив крутой кипяток. На глазах выступили слезы.
