Витенька не пришел вовремя домой, а где-то около одиннадцати
вечера позвонила женщина и сообщила:
– Витя тяжело заболел, инфекция опасная, очень заразная,
посещать его нельзя.
Анне Ивановне, между прочим, стукнуло семьдесят. Ей уже
тяжело мотаться с сумкой продуктов по больницам. Потому старушка только
обрадовалась, услыхав, что в клинике карантин. Ну а затем вновь перезвонила та
же дама и сказала:
– Ваш внук скончался.
Анна Ивановна старательно делала вид, что убита горем, но в
душе радовалась такому повороту событий. Значит, гадкая Наина с наглыми, густо
накрашенными ресницами никогда не окажется на ее жилплощади. И еще больше ей
повезло, что Витенька умер в такой великолепной больнице.
– Замечательные врачи, – ахала Анна Ивановна, – ласковые,
обходительные, ни копейки ведь не дала, а встретили, словно родную!
Сначала бабусю напоили чаем с изумительно вкусным печеньем,
а потом женщина, видно, самая главная, развела руками:
– Уж извините, Анна Ивановна, мы старались, как могли, но
Виктор поступил в запущенном состоянии.
– Бог дал, бог взял, – перекрестилась старушка, – тело,
можно, у вас пока полежит? Буду по знакомым деньги собирать на похороны.
Врачи переглянулись, и женщина сказала:
– Мы чувствуем себя виноватыми, поэтому поможем со скорбными
церемониями.
И Витю похоронили за счет больницы. Анна Ивановна, увидав в
гробу внука, впервые «надевшего» костюм, даже умилилась: экий красавец. Все
было, как у людей, домовина, и даже два венка. Один в складчину купили коллеги
по работе, другой заказали врачи.
К родственникам Лакова Филиппа Матвеевича я ехала
обуреваемая самыми разными мыслями. Похоже, опять бегу не в том направлении.
Добровольные доноры Панкратов и Самохвалов не оставили после себя безутешных
родственников. Брезжила слабая надежда на то, что у Филиппа Лакова целая
квартира братьев и сестер, до сих пор носящих траур.
Едва докатив до нужного дома, я сразу поняла, почему у
Лакова в документах не был указан номер квартиры. Общежитие.
У входа сидела бабка с газетой.
– Здравствуйте, – притормозила я.
– Кхм-кхм, – отозвалась дежурная.
Решив, что это приветствие, я задала следующий вопрос:
– Подскажите, в какой комнате проживает Лаков?
– Кхм-кхм.
– Не поняла, извините.
– Кхм-кхм.
– Где?
– Чего привязалась, – заорала бабка, отодвигая газету, –
русским языком который раз отвечаю: не знаю. Тут чистый караван-сарай, кто, где
и с кем живет, ни за что не разобрать. Дурдом. Ступай по комнатам, коли не лень
ноги топтать.
Я послушно пошла вперед, стуча в каждую дверь. Про Лакова не
слышал никто. Счастье улыбнулось на втором этаже. Усталая женщина в грязной
кофте и сильно потертых джинсах переспросила:
– Лакова? Фильку? Так он помер.
– Да ну?! Что же случилось?
– Хрен его разберет, – ответило милое создание, – тут если
кто к чертям спускается, мигом понятно отчего. Пьют по-страшному. Только Филька
к бутылке не прикладывался. Фаина говорила, какая-то зараза с ним приключилась,
то ли грипп, то ли еще чего, да вы у ней спросите.
– У кого?
– Да у жены Фильки, Фая ее зовут, рядом со мной живет.
Я ткнулась в соседнее помещение:
– Фаину можно увидеть?
Безобразно толстая молодая женщина с грязными, свернутыми в
пучок волосами подняла голову:
– Вам кого?
– Лаков Филипп тут жил?
Хозяйка поднялась из кресла, и я поняла, что она беременна
на последнем месяце.
– Вы Фаина? – продолжила я, видя, что жена Филиппа не
торопится вступить в разговор. – Вы его супруга?
– Филька помер, – равнодушно бросила тетка, – имейте в виду,
если он и у вас деньги одалживал, то я отдавать ничего не стану! Это не я
брала, а Филипп. Вы уже десятая, кто свои кровные получить хочет. Что же мне,
мебель распродавать, голой остаться? Между прочим, я вышла замуж за приличного
мужчину, и скоро мы отсюда съедем в свою квартиру, вот так.
И она гордо посмотрела на меня. Для человека, который провел
большую часть жизни в общежитии, собственное жилье – огромная радость.
– Поздравляю, – вполне искренне сказала я, – пусть у вас
будут счастье и удача на новом месте, пусть ваш ребеночек родится в красивой
квартире и никогда не узнает, как тяжело пришлось его матери.
Лицо Фаины разгладилось, глаза подобрели.
– Слышь, – проговорила она, – давай чаю выпьем?
Мы сели за стол и завели обстоятельный разговор на самую
интересную для хозяйки тему: какие распашонки лучше – на завязочках или на
кнопочках?
– Это у вас первый? – поинтересовалась я.
Фаина кивнула.
– От Филиппа детей не было.
– Почему? Болел, да?
Фаина ухмыльнулась:
– Вы его хорошо знали?
– Вашего покойного мужа? Не очень.
– Что же деньги в долг дали? – Это супруг мой кошелек
расстегивал, – сумела выкрутиться я.
Фаина вздохнула:
– Жлоб он был, только о деньгах и думал, ничего больше его
не волновало. Как вспомню, так вздрогну! Даст на хозяйство копейки, потом
попрекать начинает! Много потратила, не уложилась. Все расходы велел в
тетрадочку записывать, чеки проверял. Не дай бог колготки купить или губную
помаду. Драться мигом кидался…
– Может, он мало зарабатывал, вот и боялся, что не хватит
средств на жизнь!
Фаина хмыкнула:
– Да нет, нормально получал, на стройке работал, в свободное
время людям ремонты делал. Филька хороший специалист был и не пьющий совсем.
Мужик хоть куда, одна беда – жадный. Причем на себе не экономил, а жена,
полагал, в рванине ходить должна. Знаете, зачем он денег у людей наодалживал?
Машину хотел. Вот втемяшилось ему «Жигули» заиметь, да не какие-нибудь, а
«девятку» дорогущую. Уж я его просила, просила: «Давай на квартиру копить, ну
сколько можно в общежитии жить?»
