— Спасибо. У меня правило: между обедом и ужином — ничего.
Спокойный выдался вечерок для мадам Жанны. Она только перекинулась словом-другим с жильцами, пока они возвращались, рассказала им новости. В девять часов она поднялась к месье Буве, как бы пожелать ему доброй ночи. Ей было совсем не страшно оставаться наедине с покойником. Омоченной в святой воде веточкой она начертала в воздухе крест, пошевелила губами, словно что-то сказала своему жильцу.
Все было в порядке. Изловчившись, она прибила муху, севшую на косяк, а двух других так и не нашла.
Заперев дверь на ключ, она зашла к Сардо. Мальчишка уже спал, муж читал газету, жена стелила постель. Окно у них было открыто прямо в вечернюю синь.
Все окна в Париже были открыты. В некоторых кварталах люди спали на балконах, и ночью отовсюду слышались сипение и храп, точно поезда хрипели и свистели, подъезжая к вокзалам.
— Она вышла замуж за продавца старых картин. Сдается мне, у него туберкулез. Платок из сумочки достала, а я ее глаза хорошо рассмотрела и готова поклясться чем угодно, она и не думала плакать.
— Видать, если это и правда ее отец, она его знала — то маловато.
Аккордеонист вышел из дома. Мадам Жанна пошла привести себя в порядок на ночь, закрыла занавески, разделась, долго смотрела в зеркало на дыру во рту от выпавшего зуба и подумала, что надо бы, наконец, решиться сделать вставной.
Она заснула и спокойно спала до возвращения музыканта. Даже не глядя на часы, она знала, что это бывает в два-три часа.
Ей снились странные сны, в них большое место занимал месье Бопер, он вроде был ее мужем, и ей было не по себе, она спрашивала у него, как такое могло случиться, ведь она еще не вдова и Фердинанд все еще работает ночным сторожем в гараже на улице Сент-Антуан. А Бопер отвечал с улыбкой, которая совсем ему не подходила:
— Да-да!
Что «да-да»? Или это сказал аккордеонист? Она уже не помнила. Кажется, она не спала, и ей почудилось, что светящиеся стрелки будильника показывают всего час ночи.
В алькове стояла духота, это действительно была дурная ночь. Когда она проснулась уже утром, ей, Бог знает почему, показалось, что случилось что-то неприятное, что-то было неладно, и она чувствовала себя виноватой, сама не зная хорошенько в чем.
Небо было не таким безоблачным, как в предыдущие дни, легкий туман плыл прямо над Сеной, уже потянулись первые баржи.
Она вытащила мусорные баки со двора на край тротуара, вернулась приготовить кофе и причесалась, пока подогревалась вода.
Ей вечно не везло, но она никогда не жаловалась. Когда она вышла замуж за Лельяра, который в те времена служил в армии сержантом, то не знала о его эпилепсии, и он еще не пил. Он оказался никудышным мужчиной. Три раза она была беременна, и три раза на свет появлялся мертвый ребенок. В последний раз она и сама чуть не умерла, и врач посоветовал ей больше не пробовать.
Ей было за пятьдесят, но она еще не чувствовала себя старой и, хоть была маленькой и худенькой, легко перетаскивала тяжелые баки.
Она тяжело вздохнула, подумав о том, что теперь квартиру сдадут новым жильцам, и вдруг, словно что-то ее ужалило, побежала наверх.
Ей пришлось опять спуститься на первый этаж, потому что она забыла ключ, и опять подняться. Она вставила ключ в замок и не поняла, то ли, сама не заметив, уже повернула его, то ли забыла вчера запереть, — слишком уж легко открылась дверь.
Не глядя по сторонам, она прошла в гостиную, потом в спальню и сразу поняла: что-то изменилось. Тело Буве по-прежнему лежало на кровати, но как-то иначе, он был сдвинут чуть правее или левее, выше или ниже. Но сам он ворочаться не мог. Кто-то заходил. Кто-то дотрагивался до постели. На полу были перья, которые вывалились из матраца или из подушек. Она подняла голову и увидела, что печати отовсюду срезаны. Но дверцы шкафов закрыты, ящики задвинуты.
Тревога овладела ей не на шутку. Она живо выскочила на лестничную площадку, вполголоса позвала:
— Мадам Сардо!.. Мадам Сардо!..
Она забыла, что было не больше шести часов утра, и семья Сардо еще спала.
Дверь открыл муж, успевший натянуть темные брюки. Он был босой.
— К месье Буве кто-то заходил.
Вышла мадам Сардо, за ней мальчишка, казавшийся гораздо больше в ночной пижаме.
— Кто-то сорвал печати и шарил в постели.
Они вошли внутрь, озираясь и робея.
— Нужно сообщить в полицию.
Но в доме ни у кого не было телефона.
— Не сходить ли туда вам, месье Сардо?
Он быстро оделся, нахлобучил на голову кепку, а его жена тем временем тщетно пыталась снова уложить сынка спать.
— Вы не откроете ставни?
— Думаю, лучше пока ничего не трогать.
Она чувствовала себя виноватой. Вспомнив эту тяжелую ночь, она теперь была почти уверена, что открывала дверь музыканту два раза.
— Вы побудете минуточку здесь?
Она поднялась на пятый этаж и поговорила с аккордеонистом, который сперва отвечал ей через закрытую дверь.
— Извините, что беспокою. В доме произошло кое-что, и мне необходимо знать, в которому часу вы вернулись.
— Около половины третьего, мадам Жанна.
А через минуту он тоже спустился на третий этаж. Вскоре прибыл на велосипеде полицейский, за ним подоспел Сардо.
— Никто не должен входить в квартиру. Это приказ. Вы тут консьержка? Идите к себе и не впускайте в дом никого. То есть никого постороннего.
Следом за ним прибыл уже не позавчерашний инспектор, а важный толстяк, он расселся в каморке мадам Жанны и стал задавать вопросы, из которых стало ясно, что он совершенно не в курсе дела.
— Мы уже уведомили уголовную полицию. Они с минуту на минуту будут здесь.
С набережной Орфевр тоже явился не Бопер, который, должно быть, еще спал в своем домике в Пюто.
Сперва из машины вышли четверо, неся огромные фотоаппараты. Потом, спустя четверть часа, когда они были уже наверху и, ничего не стесняясь, шумели почем зря, приехали на такси еще двое.
— Вы консьержка? Проводите нас наверх.
Наконец-то! Она так бесилась, что приходится торчать здесь, внизу, пока эти люди суетятся там вокруг покойного. Когда она увидела, что они делают, кровь прилила к ее лицу.
Три окна были распахнуты настежь. Фотоаппарат, куда более громоздкий и тяжелый, чем обычно носят фотографы, стоял на треножнике.
Они вытащили из шкафа одежду месье Буве и разложили ее по комнате.
— Как он был одет, когда умер?
Она показала им на кремовую куртку и серые брюки. Едва она заглянула в спальню, крик вырвался из ее горла: с постели стащили матрасы, и тело лежало на голой кровати, без простыней и без одежды.
