Мегрэ не сразу сообразил, что Ламбийот пожимает ему руку.
— Вы знали ее?
Он с изумлением наблюдал за Мегрэ — тот был совершенно потрясен видом мертвого тела.
— Да… Знал… — ответил комиссар хриплым голосом.
И кинулся в соседний кабинет, где натолкнулся на Жюльена Бода с красными, опухшими глазами. От него пахло спиртным. На столе стояла бутылка коньяка. Тортю сидел на своем месте, подперев голову руками.
— Это ты ее увидел?
«Ты» прозвучало совершенно естественно, потому что долговязый швейцарец будто сразу превратился в мальчишку.
— Да, мосье.
— Ты что-нибудь слышал? Она не кричала? Не стонала?
— Нет, даже не…
Он говорил с трудом. В горле у него стоял ком, из синих глаз ручьем текли слезы.
— Простите, первый раз в жизни.
Он словно ждал этой минуты, чтобы разрыдаться, и поспешно вытащил из кармана платок.
— Я… Минутку… Простите…
Стоя посреди комнаты, он громко рыдал спьяна и почему-то казался выше своего роста. Вдруг раздался слабый сухой звук — это Мегрэ с такой силой стиснул в зубах черенок своей трубки, что он сломался. Головка упала на пол, он поднял ее и сунул в карман.
— Ох, простите меня… Никак не могу удержаться… - Бод перевел дыхание, вытер глаза и бросил взгляд на бутылку коньяка, но налить не решился.
— Она приходила сюда минут десять десятого, приносила бумаги на сверку… И куда же это я их задевал? Это — протокол вчерашнего совещания с примечаниями и ссылками… Наверно, я их оставил у нее… Ах, нет, вот они, на столе…
Судорожно скомканные бумаги.
— Она сказала принести их обратно, когда я кончу… Я пошел…
— В котором часу?
— Не знаю… Наверно, я проработал около получаса… Мне это было интересно и приятно. Я с удовольствием работаю для нее… Ну вот, прихожу… смотрю… и не вижу ее… а потом… как глянул на пол…
Тут Мегрэ сам налил ему немного коньяку. Наверно, Фердинанд принес сюда стакан.
— Она еще дышала?
Бод покачал головой. Вошел Торранс.
— Прибыли из прокуратуры, — доложил он.
— Вы тоже ничего не слышали, мосье Тортю?
— Нет.
— Вы совсем не выходили отсюда?
— Нет, я холил к мосье Парандону и беседовал с ним минут десять. О деле, по которому я вчера выступал в суде.
— Который час был?
— Не посмотрел. Примерно половина десятого.
— В каком он был состоянии?
— В обычном.
— Кто-нибудь был у него еще?
— Мадемуазель Ваг.
— Когда она ушла оттуда?
— Почти сразу после моего прихода.
Мегрэ тоже не отказался бы от глотка коньяка, но ему было неловко. Предстояло множество формальностей, и, хотя он сердился на это, но по сути дела в них был свой толк — они выводили его из ощущения кошмара.
Прокуратура назначила следователя Аома, с которым он уже не раз сталкивался по работе. Это был приятный, застенчивый человек лет сорока, единственным недостатком которого была педантичность. Его сопровождал помощник прокурора де Клаэс, высокий сухопарый блондин, всегда одетый с иголочки, зимой и летом в светлых перчатках.
— Что вы думаете об этом, Мегрэ? Мне сказали, что здесь уже дежурил ваш инспектор? Значит, вы что-нибудь предвидели?
Мегрэ развел руками:
— Слишком долго объяснять. Я получил несколько анонимных писем и поэтому вчера и позавчера, провел почти все время здесь.
— В письмах указывали жертву?
— В том-то и дело, что нет. И потому убийство было невозможно предотвратить. Пришлось бы ко всем членам семьи приставить по полицейскому, чтобы тот не спускал с них глаз. Лапуэнт провел ночь в швейцарской, а утром его сменил Жанвье…
Жанвье стоял в углу, опустив голову. Со двора доносился шум льющейся воды — шофер перуанцев поливал «роллс-ройс» из шланга.
— Кстати, Жанвье, кто тебе сообщил?
— Фердинанд. Он знал, что я внизу, я сам его предупредил.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Это прибыли сотрудники отдела уголовной экспертизы со своей аппаратурой. Почему-то среди них затесался маленький, круглый, как шар, человечек. Он растерянно оглядел всех присутствующих, словно раздумывая, к кому обратиться.
— Я — доктор Мартен, — пробормотал он наконец. — Прошу прощения, что так поздно, но у меня в кабинете была больная, и пока она одевалась…
Увидев труп, он наклонился над ним. Доктор волновался меньше, чем кто-либо из присутствующих.
— Конечно, умерла.
— Сразу?
— Да жила еще секунд, скажем, тридцать-сорок, но с перерезанным горлом она не могла кричать.
И он показал на какой-то предмет, почти невидимый за ножкой стола — нож-скребок для подчистки помарок на бумагах, тонкий и острый, как бритва. Мегрэ приметил его накануне. Теперь он валялся в луже крови.
Комиссар невольно посмотрел на лицо девушки, на ее сбившиеся набок очки, застывшие голубые глаза.
— Закройте ей глаза, доктор.
Почти никогда — разве что в начале своей службы — Мегрэ не бывал так потрясен видом трупа. Но едва доктор протянул руку, как Моэрс остановил его:
— Сначала надо сфотографировать.
— Да, правда… Не надо, доктор… — сказал Мегрэ.
Значит, надо стараться не смотреть в ее сторону… И еще надо ждать судебного медика. Доктор Мартен, человек тучный, но проворный, спросил:
— Мне можно идти, господа?
И, обведя всех взглядом, обратился к Мегрэ:
— Это вы — комиссар Мегрэ, да? Я думаю, мне следует зайти к мосье Парандону? Вы не скажете, где он?
— Наверно, у себя в кабинете.
— Он знает? Видел?
— Вероятно.
А в общем, никто ничего толком не знал. Все шло как-то вразброд. Фотограф устанавливал на треножнике огромный аппарат, а какой-то пожилой человек измерял что-то на полу, диктуя цифры секретарю следователя.
Люка и Торранс дожидались в коридоре распоряжений своего начальника.
— Как по-вашему, что я должен делать?
— Ступайте к мосье Парандону, если вам кажется, что ему может понадобиться врач.
Доктор Мартен уже был в дверях, когда Мегрэ окликнул его:
— Возможно, что у меня будут к вам вопросы. Вы будете у себя?
— Я уйду только на консилиум в больницу — с одиннадцати до часу.
Он вытащил из кармана большие часы, с испугом взглянул на них и опрометью выбежал из комнаты. Следователь Дома нерешительно кашлянул:
