Дьема он не боялся. Он испытывал совсем другое чувство: ему все казалось, что еще чуть-чуть — и они поймут друг друга, и даже станут друзьями, но этого «чуть-чуть» все не хватало.
— Извините меня, месье Фальконе, — пробормотал он, повесив трубку.
— Ничего.
— На чем мы остановились? Ах да, на вашем возвращении с мессы. Должно быть, вы сообщили новость жене?
— Дочка сказала. Она вырвала у меня свою ручку и прямо с порога побежала на кухню.
В доме стоял воскресный запах жаркого, которое Жизель, сидя на корточках у открытой плиты, поливала соком. Они всегда по воскресеньям ели жаркое из говядины, нашпигованное гвоздикой, с зеленым горошком и картофельным пюре. По вторникам у них было тушеное мясо с овощами.
Тогда он не думал о том, насколько важны для него эти традиции.
— Вы помните слова вашей дочери?
— Она крикнула: «Мама! Такая новость! Николя умер!»
— Какова была реакция вашей жены?
— Она повернулась ко мне и спросила: «Правда, Тони?»
Он снова лгал, вернее, не договаривал всего и избегал взгляда судьи. На самом деле Жизель побледнела и едва не уронила деревянную ложку. Он был взволнован не меньше ее. Лишь спустя какое-то время она пробормотала вполголоса, ни к кому не обращаясь: «Надо же, он только вчера утром сам меня обслуживал».
Он бы мог повторить эту фразу судье. Но хотя в ней, казалось бы, не было ничего опасного, он предпочитал не рассказывать этого следствию. В разговор вмешалась Мариан:
— Я пойду на похороны?
— Дети не ходят на похороны.
— А Жозетта ходила.
— Потому что умер ее дедушка.
Мариан пошла играть в соседнюю комнату, и тогда Жизель, не глядя на мужа спросила:
— Что будет делать Андре?
— Я не знаю.
— Не нужно ли выразить ей наши соболезнования?
— Не сегодня. Еще будет время утром в день погребения.
— Это произошло вчера вечером или ночью?
Весь этот день Жизель была сама не своя.
— А в последующие дни? — допытывался судья.
— Я почти не бывал дома.
— Вы не пытались узнать, при каких обстоятельствах умер Николя?
— Я не был в деревне.
— Даже чтобы забрать почту?
— Я ходил только на почту, не дальше.
Дьем заглянул в свои бумаги:
— Здесь сказано, что, хотя бакалея и не работала в день Всех святых, в день Поминовения она была открыта с самого утра.
— Такой обычай в деревне.
— Кто стоял за прилавком?
— Не знаю.
— Ваша жена в этот день не ходила за покупками к Депьерам?
— Не помню. Возможно.
— Но она вам ничего не сказала?
— Нет.
Он помнила только, что в тот день шел дождь и ветер раскачивал деревья, а Мариан капризничала, как всегда, когда не могла играть на улице.
— Я расскажу вам, что произошло в лавке. Уже несколько дней Николя нервничал и был молчалив, что обычно предвещало приступ. В такие периоды, по рекомендации доктора Рике, который это подтверждает, он принимал на ночь порошок брома. Тридцать первого октября около восьми часов вечера, после обеда, мать зашла его проведать и пожаловалась, что у нее, кажется, начинается грипп. Андре в это время мыла посуду.
Тони уже слышал эту историю.
— Известно ли вам, месье Фальконе, что, против обыкновения, доктора Рике не было в тот вечер в Сен-Жюстене, он уехал в Ниор до следующего утра навестить больную сестру?
— Я не знал этого.
— Полагаю, он лечил и вашу семью тоже. Следовательно, вы должны знать, что он практически всегда был на месте и никогда не брал отпуска. Накануне, незадолго до полудня, он зашел в лавку проведать Николя и объявить о своем отъезде.
Доктор с вечно всклокоченной бородой был похож на спаниеля. Он никогда не пренебрегал стаканчиком вина, сидя за картами в привокзальном кафе.
— Добавьте к его отсутствию грипп мадам Депьер. Понимаете, к чему я клоню? В три часа дня ваша подружка Андре звонит доктору, якобы не зная о его отсутствии. Она застала только служанку, так как мадам Рике уехала вместе с мужем. Вместо того чтобы вызвать доктора из Триана, она в халате отправилась через сад будить мадам Депьер, и, когда обе женщины вошли в комнату, Николя был уже мертв.
Тони слушал в смущении, не зная, как реагировать.
— Мадам Депьер не сочла нужным пригласить доктора со стороны, да и в любом случае было уже слишком поздно, и только на следующий день в одиннадцать часов утра прибыл доктор Рике. Зная историю его болезни, он совершил лишь беглый осмотр и подписал разрешение на захоронение. В дальнейшем он изложил медицинскую точку зрения, согласно которой девяносто из ста его коллег поступили бы так же. Тем не менее, уже на следующее утро по деревне поползли слухи. Вы знали об этом?
— Нет.
На этот раз Тони говорил правду. Гораздо позже он с удивлением узнал, что уже тогда его имя связывали с именем Андре.
— Вы знаете деревню лучше меня, месье Фальконе. Вас не должно удивлять, что такие слухи редко доходят до заинтересованных лиц, и почти никогда — до полиции или властей. Надо было, чтобы прошли месяцы и произошли новые события, прежде чем языки развязались. И даже тогда инспектору Мани и мне с трудом удалось получить достоверные показания. Благодаря нашему терпению мы преуспели, и вот передо мной лежит это объемистое дело, с которым ваш адвокат был ознакомлен. Мэтр Дюмарье, должно быть, говорил вам об этом.
Он кивнул. В действительности же он никак не мог до конца понять — ведь в течение одиннадцати месяцев они с Андре принимали все мыслимые предосторожности, чтобы никто не догадался об их отношениях.
Тони не только избегал заходить в лавку, но и тогда, когда ему приходилось это делать, он обращался больше к Николя, чем к его жене. Если же он встречался с ней в толпе на рынке, то лишь издалека махал ей рукой.
За исключением встречи на обочине дороги в сентябре, они встречались только в голубой комнате, куда входили порознь, через разные двери, оставляя свои машины на изрядном расстоянии от гостиницы.
Он был уверен, что ни его брат, ни невестка не проболтались и Франсуаза тоже держала язык за зубами.
— Ваши имена уже так прочно соединили, что на похоронах все наблюдали за вами и с жалостью смотрели на вашу жену.
Он тогда почувствовал это и испугался.
— Трудно понять, как эти слухи зарождаются, но, если они уже поползли, их не остановить. Сначала шептались о том, что Николя умер вовремя и его жена, надо думать, вздохнула с облегчением. Потом кто-то вспомнил об отсутствии врача этой ночью, которое было бы очень кстати для того, кто хотел избавиться от бакалейщика и заставить всех поверить, что он умер вследствие очередного приступа. Если бы доктора позвали раньше, когда Николя был еще жив, он, несомненно, поставил бы другой диагноз.
