— Снимите с нее наручники.
Все так же улыбаясь, она протянула руки жандарму, раздался так хорошо ему знакомый двойной щелчок. Когда Тони изредка встречал ее в Сен-Жюстене после смерти Николя, он не заметил, что она носит траур. В тюрьме ее лицо расплылось, она поправилась, так что одежда обтянула ее еще плотнее, впервые он увидел ее в черных чулках.
Охранник вышел, произошло минутное замешательство. Все стояли в узком кабинете, залитом солнцем. Секретарь первым сел в конце стола за свои бумаги, а толстяк, который сопровождал Андре, удивленно заметил:
— А что, моего коллеги Дюмарье нет?
— Господин Фальконе возражает против его присутствия, если только не передумает на время очной ставки. В таком случае далеко за ним ходить не придется — он мне сказал, что до шести вечера будет во дворце. Что вы решили, месье Фальконе?
Он подскочил на месте.
— Хотите, чтобы я позвал вашего адвоката?
— Зачем?
После этого Дьем и Капад отошли к окну, тихо обсуждая какие-то процедурные вопросы. Тони и Андре все еще стояли на расстоянии не более метра друг от друга. Он мог бы до нее дотронуться. Она смотрела на него глазами ребенка, который наконец получил вожделенную игрушку.
— Тони…
Андре прошептала это едва слышно, только по губам было видно, что она произнесла его имя, он же старался смотреть в сторону и вздохнул с облегчением, когда совещание закончилось и следователь предложил молодой женщине стул.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Вы тоже, месье Фальконе. Мэтр, вот еще один стул.
Когда все расселись, Дьем порылся в своей папке и достал оттуда маленькую записную книжку в черном коленкоровом переплете, из тех, что продавались в бакалейной лавке.
— Вы узнаете этот предмет, мадам Депьер?
— Я уже говорила вам, что узнаю.
— Все правильно. Я обязан задать вам ряд вопросов, которые уже задавал раньше. Напоминаю — ваши ответы были занесены в протокол, потому повторяйте их в точности, если не хотите что-либо изменить.
Дьем держался с ней более официально, чем с Тони, почти торжественно, возможно, из-за присутствия адвоката. Листая записную книжку, он бормотал себе под нос:
— В основном здесь записи о том, что нужно купить, визиты к дантисту и портнихе. Записи относятся к прошлому году, даты ваших встреч с господином Фальконе подчеркнуты.
Тони не мог предвидеть ни того, что эта книжка сыграет такую важную роль в его деле, ни того, что он мог бы снять с себя хотя бы одно обвинение, если бы знал о ее содержании.
— В последний раз я спрашивал вас, что означают эти кружочки каждый месяц.
— Я ответила, что помечала так дни моих месячных.
Она говорила без ложной стыдливости. Несколько недель назад Тони тоже задавали весьма интимные вопросы.
— В Сен-Жюстене, — расспрашивал его Дьем, — все считали Николя бесплодным, если не импотентом, чему доказательством служит то, что после восьми лет супружества у них не было детей. Да и доктор Рике подтвердил, что он вряд ли мог иметь детей. Вы знали об этом?
— Я слышал разговоры.
— Прекрасно! Теперь вспомните все, что вы мне в подробностях рассказали о вашей встрече второго августа в отеле «Путешественник». Из ваших показаний ясно, что ни вы, ни ваша любовница никак не предохранялись от возможной беременности.
Он ничего не ответил, и судья продолжил:
— При других ваших внебрачных связях, вы вели себя так же?
— Не знаю.
— Помните ли вы некую Жанну, служанку на ферме одного из ваших клиентов? Инспектор Мани допрашивал ее, пообещав, что ее имя не будет фигурировать в деле и не будет оглашено публично. У вас трижды были с ней сексуальные отношения. В первый раз во время акта, когда она испугалась, вы прошептали ей на ухо: «Не бойся, я вовремя уйду». Из чего я могу заключить, что для вас это было привычно. Если вы будете это отрицать, я найду других свидетельниц, с которыми у вас были сношения.
— Я не отрицаю.
— В таком случае объясните, почему с Андре Депьер, и только с ней одной, вы не предпринимали ни одной из элементарных мер предосторожности?
— Она…
— Она говорила об этом?
Нет. Но в первый раз, когда он хотел выйти, она еще крепче прижала его к себе. Удивленный, он чуть было не спросил у нее: «Ты не боишься?»
Тогда на обочине дороги, у рощи Сарель, он еще мог подумать, что, вернувшись домой, Андре сделает все необходимое. Позднее, в гостинице, он убедился, что она и в мыслях этого не держала.
Хотя и не сразу, но достаточно быстро он понял связь между этим вопросом следователя и тем, в чем его обвиняли.
— Не правда ли, вы оба вели бы себя подобным образом, если бы захотели во что бы то ни стало соединить ваши судьбы? Если вы, господин Фальконе, не опасались возможных последствий, не означает ли это, что предполагаемая беременность Андре ничего не изменила бы в ходе событий? А напротив, побудила бы их ускорить?
Измученный этим допросом, он вышел, размышляя, была ли у следователя когда-нибудь в жизни любовница.
Сегодня Дьем, казалось, не собирался возвращаться к этому вопросу.
— Возле даты первое сентября я вижу крестик с цифрой один. Не объясните ли вы нам, что это значит?
Все так же хорошо владея собой, она посмотрела на судью, потом на Тони, ободрив его улыбкой.
— Это дата моего первого письма.
— Уточните, пожалуйста, кому вы писали в тот день?
— Тони, конечно.
— Зачем?
— С тех пор как мой муж приехал тогда, второго августа, в Триан, я поняла, что у него возникли подозрения, и боялась приходить к Венсану.
— Вы больше не подавали условного сигнала?
— Нет. Тони был очень испуган, увидев Николя на Вокзальной площади. Я не хотела, чтобы он изводил себя, драматизируя ситуацию.
— Что вы под этим подразумеваете?
— Он мог подумать, что между мной и Николя происходят бурные сцены, или что мой муж нажаловался матери и меня держат в черном теле, или не знаю, что еще он мог вообразить. А между тем я нашла вполне убедительное объяснение, почему оказалась в отеле.
— Вы помните, что вы написали?
— Прекрасно помню. «Все хорошо». И добавила: «Не бойся».
Дьем повернулся к Тони:
— Вы все еще отрицаете, месье Фальконе?
Андре смотрела на него с удивлением:
— Почему ты отрицаешь? Ты получил мои письма?
Он уже ничего не понимал. Неужели она не чует ловушки, которую ей расставляют?
— Продолжим. Возможно, вы скоро передумаете. Второй крестик, на этот раз напротив двадцать пятого сентября. Что было во втором письме?
