Человек среди людей, если он действительно Человек,
старается не причинять другим неприятностей любого рода, ни в коем случае не
станет демонстрировать своего превосходства (даже реально существующего), будет
стремиться к тому, чтобы его огорчения не угнетали других. Можно сказать, что
высоким духом обладают те люди, которые как можно меньше и реже привлекают
нарочитое внимание к своей экстраординарности, к своей действительной
значимости. Чем, например, особо выделялся в быту знаменитый физик Нильс Бор?
Именно своей „неподчеркнутостью“, по мнению тех, кто был хорошо знаком с ним,
своей совершеннейшей естественностью, нежеланием привлекать к себе подчеркнутое
внимание, стремлением избежать хоть какого-либо давления своей реальной
значимостью на собеседника или собеседников. Писатель Даниил Данин говорит, что
его лицо запомнилось гораздо более простонародным, чем то, которое изображалось
на портретах, особенно поздней поры. Бросалось в глаза то, чем труднее трудного
покорить воображение молодости: человеческая будничность.
А разве не то же внимание к окружающим видится в поведении и
другого великого физика, Игоря Васильевича Курчатова? Отлежавшись после
тяжелого спазма сосудов, Курчатов шутил: „У меня был микрокондрашка“. А после
второго инсульта отвечал по телефону: „Дважды кондратированный слушает!“ Бог ты
мой, сколь разительно это отличается от капризного поведения какой-либо
малозначимой личности, вокруг фурункула которой, к примеру, хороводом должны
ходить все ее ближние, только о которой обязаны думать и переживать все
родственники и подчиненные!
И в связи с этим еще одно воспоминание, и опять о великом
физике, об Игоре Евгеньевиче Тамме. Трагедия последних лет его жизни
заключалась в том, что он, человек, который никогда и ничем в жизни не болел,
как раз незадолго перед обрушившейся на него тягостной болезнью вышел наконец
на идею столь огромную, что она могла достойным венцом завершить его научные
усилия всей жизни. И вдруг — паралич диафрагмы, невозможность дышать.
Единственный выход — подключение к дыхательной машине. После операции, придя в
себя, уже лишенный собственного дыхания, ибо за него дышала машина, Игорь
Евгеньевич попросил бумагу и принялся писать: ученый продолжал заниматься
наукой. В последние три года своей жизни — трагические годы — он тем не менее
не создал вокруг себя культа страдальца. С горечью, но и с улыбкой он говорил
себе: „Я — как жук на булавке“.
Вот так живут и умирают люди, которых не уничтожает их недуг
в качестве личностей, но, напротив, проявляет в них все то, чем они прекрасны:
и для себя, и для окружающих. Дело не в титулах, и не в научных достижениях
человека, а в подлинном величии его души, доброжелательной по отношению ко
всему окружающему.
Мне уже доводилось упоминать чуть раньше об удивительных
свойствах характера Анастасии Ивановны Цветаевой. Вот еще штрихи. Абзац из ее
дневниковой вещи „Старость и молодость“: „На кого сердиться за подагру, за боль
в сердце? Надо лечиться, терпеть и просить судьбу, чтоб — не хуже. На Кокчетав
(куда она была сослана. — Ю. А.) сердиться за неудобства? На милый мой
Кокчетав? Это — как сердиться на Шарика, что своим боем с цепью, лаем мешает
спать. А кто же Шарика пожалеет? Кто Кокчетав пожалеет? И где, когда было без
муки? Муки — закон вещей. У Шарика белые перчатки на лапах, весь элегантен, а
лезет в такую сломанную, серую, старую будку. Не замечает! У него надо учиться
жизни…“
По свидетельству людей, знавших Анастасию Ивановну,
отношение у нее ко всему живому было чуть ли не такое же, как к высшему на
Земле созданию природы — Человеку. По словам профессора Лилит Козловой,
Анастасия Ивановна обращалась и к кошке, и к Шарику, и к цветам на „вы“. Она
создала даже своеобразный пансионат для цветов-ветеранов. „Я засыхающие и
вянущие цветы не выбрасываю, у меня специально для них вот эта банка, я их сюда
ставлю доживать..." Хочу здесь напомнить только то, что, пройдя через все
катаклизмы, которые могут выпасть на долю человека в XX в., Анастасия
Ивановна подошла к своему столетию: случайна ли эта связь — долголетия и
доброты?
Сейчас воспоследует в наиболее обнаженном, может быть, виде
методология моего понимания проблем здоровья. Дело в том, что все наши
поведенческие мотивы должны как можно ближе подходить к тем объективным
закономерностям и соответствовать им, которые как раз и утверждают себя на
протяжении всей жизни человеческого сообщества, утверждают себя практически.
Самое разумное — это жить и поступать в резонанс с основными закономерностями
бытия. К чему это я? А к тому, что альтруизм, или человеколюбие, или
доброжелательность, или гуманизм, — есть один из ведущих векторов
эволюционного развития всего живого на Земле, человека в том числе.
Понимаю, что данный тезис вызовет широкую насмешливую улыбку
на лицах у тех читателей, которые тотчас вспомнят и количество войн,
сопутствовавших человечеству на протяжении его фиксированной и нефиксированной
истории, количество случаев жестокости и вандализма, известных каждому. Словом,
опровергнуть это положение о гуманности как основной тенденции человеческой
истории как будто бы не составит большого труда, особенно в условиях нынешнего
разгула жестокости. Однако не будем торопиться. Рассмотрим вопрос в масштабах
более крупных, чем факты, лежащие на поверхности. В зарубежной философии сколь
угодно много можно насчитать научных трудов, в которых доказывается, что
человек перенял от своих биологических предшественников агрессивность,
жестокость, постоянно стремящуюся проявить себя скованную половую энергию и
т. д. Но ведь известно также, что естественный отбор сформировал процессы
и иного порядка, связанные с заботой всех сообществ о молодняке, с коллективной
защитой от опасностей разного рода, с сигналами о приближающейся беде. Как
можно забыть об этом?
Проследим же нарастание этой тенденции по эволюционной
цепочке. Наш известный психолог П. Симонов, ссылаясь на опыты зарубежных
исследователей Раиса, Джеймера и Дж. Грина, а также на собственные опыты,
продемонстрировал своеобразную предысторию сочувствия одной особи другой при
поведении крыс, когда нажим на рычаг раздражал током соседнюю крысу. Два рычага
открывали кормушку, и поскольку один из них был легким, а второй тяжелым, крысы
предпочитали легкий рычаг. Вопрос был поставлен так: будет ли крыса переходить
к тяжелому рычагу, чтобы получить корм без раздражения другого животного?
Оказалось, что меняют рычаг восемьдесят процентов крыс, ранее испытавших на
себе воздействие тока. Более того, даже среди крыс, которые не подвергались
болевым раздражениям до того, подобный переход осуществлялся двадцатью
процентами животных. В экспериментах, поставленных на собаках, также
выяснилось, что немалая часть их самостоятельно приспосабливается выключать
ток, раздражающий другую собаку.
Советский антрополог М. Н. Будковская изучила различные виды
высших обезьян, оценивая, как меняются формы их поведения в стае по мере
продвижения по эволюционному древу. Выяснилось, что удельный вес агрессивности
в суммарной характеристике поведения всех приматов снижался тем сильнее, чем
ближе было родство примата с человеком. В чем же оказалось самое главное
отличие высших обезьян от более примитивных собратьев? Суть была в закономерном
и последовательном отказе от привычки выяснять отношения с сородичами
посредством кулаков и ногтей. „Агрессивность, — подводил итоги
автор, — это архаичная форма взаимоотношений, которая по мере
совершенствования группового образа жизни вытеснялась дружелюбием, доверием
членов стаи друг к другу. Все чаще лидерами становились особи, превосходящие
соплеменников разумом, а не силой. Это, в свою очередь, создавало условия для
Раскрепощения способностей младших сородичей“.
