Надо хорошо представлять себе, что пищеварительный тракт
обладает значительной, как бы это сказать, силой инерции: стоит только начать
обильно питаться, как остановиться уже будет трудно, разве что только с набитым
брюхом отвалиться от стола, да и то ненадолго, потому что функция рождает
орган, орган рождает функцию. А ведь энергии, получаемой от пищи, нам хватает и
тогда, когда ее совсем немного. Чуть-чуть сдержать себя, чуть-чуть не дать себе
воли, и мы увидим, насколько в действительности меньше нам нужно еды, чем мы
потребляем.
Теперь второе замечание: лечебное голодание с обязательным
применением очистительной клизмы (а то и двух в сутки) является удивительно
эффективным средством при малейшем намеке на какое-либо заболевание: хоть ОРЗ,
хоть насморк, хоть бронхит, хоть что бы то ни было. Дело в том, что убрав из
кишечника накопившиеся там токсины и освободив организм от необходимости
тратить силы на пищеварение, вы с удивительной энергией, поднявшейся изнутри,
сладите с коварным врагом, проникшим внутрь вас. Обратим внимание на то, что
больные животные избегают питаться. Но, впрочем, что нам уроки мудрой природы?
Если мы заболели, нас необходимо напичкать огромным количеством
высококалорийных продуктов, еще более загрязнить наши внутренности продуктами
распада химических лекарств и вывести нас на длительный режим заболевания даже
по пустяковому поводу, хотя мы могли бы сладить с ним в течение суток-двух, при
том условии, правда, что сердечко надо действительно поддержать — скажем,
стаканом тепловатой воды с медом.
Впрочем, еще раз: вольному воля, спасенному — рай. А кто
хочет мучиться, зачем же ему мешать? Сам большой и умный. Завершая этот
разговор о принципах голодания, я, не боясь наскучить повторением, скромно
подчеркну: и здесь тоже мы убедились, как в разговоре о питании вообще, о
здоровье вообще, что вполне осуществимой является сугубо индивидуальная
реализация некоей общей закономерности.
Заключение. К новым горизонтам
Типичное письмо, посланное из типичной жизни
и публикуемое без купюр и комментариев
Юрий Андреевич!
Ваши «Три кита здоровья» повлияли на мою жизнь настолько определенным
образом, что мне кажется просто нечестным не откликнуться на ваш «Ответ»,
напечатанный в двенадцатом номере «Невы» за 1988 г.
Я родился в 1947 г. С первого класса постоянно болел
ангинами. Еще до школы приладился играть на гармошке, так что и вина
попробовал. В пятом классе начал курить.
Отец мой был военный. Часто меняли место жительства. Школы
все были периферийные; музыкантов, учителей пения там и в помине не было. К
двенадцати годам я уже вовсю «наяривал» на баяне. Повышенный интерес к моей
особе со стороны взрослых льстил мне. Жить было интересно.
Очень любил читать: сказки, фантастику, про чудо-богатырей и
прочее такое. Случайно, на безкнижье, взялся за случайно попавшиеся собрания
сочинений Чехова, Гюго да Шолом-Алейхема. Помню, как сильно поразила мое
воображение «Русь изначальная», — автора забыл.
Мне хотелось стать сильным, умным, элегантным.
В шестом классе я стал тайком, чтоб никто не видел, бегать
рано утром да подтягиваться на перекладине. Все это, конечно, стало достоянием
гласности; взрослые меня захвалили, и пробежки я прекратил. Обзавелся гантелями
— стал заниматься дома. С тех пор в общем-то с перерывами на болезнь да на
выпивки гимнастикой все время и занимаюсь.
Иногда бросал курить…
С седьмого класса я учиться практически перестал. Кое-как
дотянул до десятого, перешел в вечернюю и, поднапрягшись, сдал выпускные
экзамены.
Отец вышел на пенсию и мы переехали на постоянное место
жительства в Л.
Знакомый аккордеонист отвел меня «за ручку» в Дом культуры и
устроил туда руководителем музкружка по классу баяна и аккордеона. Началась
«веселая» жизнь. Познакомился с медвытрезвителем.
Познакомился также и с нотами (поневоле) и, прозанимавшись
как следует год, поступил в музучилище им. Мусоргского. По конкурсу прошел, но
учиться не смог: перешел на заочное, взял академический, а потом и отчислили.
Для полноты картины добавлю: после окончания школы в 1964 году из милицейского
пикета меня отправили в психоневрологическую больницу. Четыре месяца я там
отмаялся. Дина Казимировна Покровская решила маленько подлечить меня от
шизофрении. Пройдя через всякие аминазинные и инсулиновые испытания, вышел я на
свободу после Нового года со 120 килограммами чистого веса при росте 178. Рожа
наглая и самодовольная — такое видел, такое испытал, такое знаю, о чем никто и
не подозревает. В армию идти не надо — ну просто преуспевающий, многоопытный
молодой человек. Однако ежегодные явки в диспансер два раза в год скоро
наскучили, настроили меня на грустный лад. «Смотри, — говорили мне
светила, — стоит тебе только пробку понюхать, — окажешься в
больнице!» Ну что ж. И я стал пить принципиально. Дееспособность свою доказывал
и удовольствие получал.
На третьем десятке чувствую — что-то мне не нравится. Меха
растягивать надоело, зарплата маленькая, запутался с совместительствами, в гору
подниматься тяжело, половина зубов гнилая, волосы лезут, глаза, как у кролика.
Живот уже не все время подбирал. Груди стали, как у женщины. В баню и на пляж я
уже ходить опасался. То бороду отпущу, то усы — результат все тот же.
Надо менять образ жизни! И поменял. Пошел в работяги. Тут я
впервые Столкнулся с эффектом «компрометирующего диагноза». Работал грузчиком в
магазине, трансагенстве, пилил дрова в «гортопе». Стал пошустрее, посуше. С «бормотухи»
перешел на водку. Научился пить «артельно». В вытрезвитель забирать перестали.
Я почувствовал себя опытным мужчиной. Захотелось более надежного крепкого
заработка. Устроился приемщиком в приемный пункт посуды. Надо сказать, что к
тому времени с 18 лет я жил с женщиной на 17 лет меня старше, очень интересной,
прекрасно разбирающейся в литературе. Мы с ней разводились, снова
регистрировались; сейчас она на пенсии, инвалид первой группы по зрению, мы
по-прежнему живем вместе, живем хорошо.
Приемщиком я проработал ровно месяц; быстренько запутался в
отношениях с директором магазина, в финансовых махинациях, переругался и,
спровоцировав небольшой скандальчик на квартире у матери, загремел в д. Коваши.
Обстановка там уже была не такая изысканная, как на
Лиговском, 128: сплошь алкаши да эпилептики, розыгрыши самого низкого пошиба.
Лечили меня инсулином. Было это в 1972 году. На игру, как в первый раз, уже
похоже не было. Обработали так, что лет пять после этого мне становилось не по
себе при виде белого халата или кареты «скорой помощи». Начало побаливать
сердце.
Александр Львович, заведующий больницей, при выписке
пообещал моим родителям, что «вспышка» повторится не позже чем через четыре
года. Я уже и сам стал не вполне уверен в своем здоровье. Жена моя была
возмущена, почему меня лечили от шизофрении, а не от алкоголизма, что для меня
было ненамного приятней, но все-таки спасибо ей за то, что не считала меня
душевнобольным. (Для справки: первый раз я попал в больницу совершенно трезвый,
в «непитейный» даже период моей жизни. В милицию меня отвел дружинник по
подозрению не знаю в чем. В милиции меня обыскали. Нашли пачку рукописных
листков со стихами. Стихи дежурному, видимо, показались странными: «…встаньте,
проснитесь! Седая история девушкой вдруг нам предстала юродивой. Ей ведь не
справиться с тьмущей сердец. Кто ее понял — тот молодец…» — и еще в том же
роде. Он меня спросил, я ли это написал. Я не отказался. Тогда он набрал номер…
