Мы учились вместе в консерватории, только Малевич осваивал
скрипку. Ему пророчили блестящее будущее. Уже на третьем курсе Эдик отхватил
премию на каком-то конкурсе, по-моему, в Варне, и педагоги в один голос пели:
«Малевич – наша надежда». Эдичка всегда был хорош собой. Для меня оставалось
тайной, каким образом он ухитряется великолепно одеваться, посещать модную
парикмахерскую и курить самые дорогие по тем временам сигареты «БТ». Малевич
был не москвич, жил, как все иногородние студенты, на стипендию…
На четвертом курсе у нас разгорелся роман. Я слыла очень
инфантильной девочкой, воспитанной на редкость авторитарной мамой, да и времена
были иные, чем сейчас. Поэтому мы несколько недель, сбегая с занятий, просто
бродили по весенним улицам, взявшись за руки. Вечером встречаться не могли. Моя
мамуся мигом бы потребовала привести кавалера в дом, а чем заканчивались
подобные посещения, я очень хорошо знала.
Впрочем, завершилось это все равно плохо. Мама проведала о
том, что дочурка прогуливает учебу, и призвала меня к ответу. Услыхав про роман
с мальчиком без московской прописки, мамочка, очевидно, пришла в ужас, потому
что сразу отправила меня на все лето к дальней родственнице, живущей в Сочи.
Необходимость поездки объяснялась просто. В нашей квартире начинался ремонт, а
мне, с моей аллергией, лучше провести это время на берегу моря.
Уезжала я с тяжелым сердцем, а когда первого сентября
вернулась на учебу, Эдик уже женился, да не на ком-нибудь, а на дочке
профессора Арбени, хохотушке Ниночке, кстати, тоже очень талантливой скрипачке.
Честно говоря, было не слишком приятно сталкиваться с ним в коридорах и буфете,
но я делала вид, что ничего не произошло. После окончания консерватории я
никогда не встречала Эдика, одно время видела его фамилию на афишах, потом она
исчезла, и я решила, что Малевич, как многие талантливые музыканты,
концертирует теперь на Западе. И вот надо же! Налетела на Эдика.
– Фроська, – радовался мужик. – Залезай в машину.
Как живешь?
Я села в тачку. Сказать правду? С прежней работы в частном
лицее пришлось уйти, уж очень противные попадались родители. А чтобы не
чувствовать себя приживалкой, даю уроки музыки в ближайшей школе, получая за
это двести рублей в месяц. Не имею детей и мужа.
Я еще раз окинула взглядом роскошное пальто Эдика, вдохнула
аромат дорогого парфюма и начала с энтузиазмом врать:
– Все чудесно. Вышла замуж, родила двух мальчиков,
концертную деятельность бросила, сам понимаешь, при наличии детей делать
карьеру музыканта затруднительно, поэтому просто работаю на радио, в оркестре.
Сейчас вот ремонт затеяли…
Я перевела дух и вытащила из кармана дюбели.
– Побежала за шурупами, прямо как была, в жутком виде, а тут
ты!
Эдик расхохотался:
– Ремонт! Тогда понятно. Ей-богу, я расстроился, когда тебя
увидел, чистая бомжиха…
– Видел бы ты мою квартиру! Все двенадцать комнат в
разгроме, а муж, как всегда, умотал в Америку.
– Ты сама обои клеишь?!
– С ума сошел? Бригаду наняла, итальянцев, разве наши хорошо
сделают?
– Слышь, Фрось, – предложил Эдик, – поехали,
попьем кофейку, потреплемся…
– Но мне домой надо.
– Да брось, позвони, скажи, через час придешь, ну давай,
столько лет не виделись!
Я растерянно пробормотала:
– Но я одета не лучшим образом…
– Наплюй, поедем в «Макдоналдс», там никто и внимания не
обратит, сядем в углу, поболтаем, ну давай, давай…
И он завел мотор.
Неожиданно я весело сказала:
– Давай! И правда, сто лет не разговаривали.
– Отлично, – обрадовался Эдик, и мы покатили вперед.
Наверное, в этот момент мой ангел-хранитель попросту заснул
или решил пойти пообедать, ведь ничто не помешало мне совершить поступок,
последствия которого пришлось пожинать потом очень долго. Ну почему не началось
землетрясение или пожар? Почему, в конце концов, автомобиль завелся и
покладисто поехал в сторону «Макдоналдса»? Отчего не закапризничал, как моя
старенькая «копейка», демонстрируя севший аккумулятор или забрызганные свечи…
Да мало ли причин найдется у авто, чтобы не двинуться с места! Но нет, иномарка
лихо покатила по проспекту, неся меня навстречу беде.
Глава 2
В «Макдоналдсе» мы устроились в китайском зале, в самом
углу, развернули хрусткие бумажки, вытащили горячие булки с котлетами и
принялись болтать.
– Где ты выступаешь? – поинтересовалась я.
– На кладбище, – преспокойно ответил Эдик, вонзая зубы
в мясо.
В первый момент я подумала, что не поняла его, и
переспросила:
– Кладбище? Это какой же зал теперь так мило называется?
– Кладбище – это кладбище, – хмыкнул Эдик, –
могилки, памятники, венки, безутешные родственники…
Я разинула рот:
– Ты играешь на погосте? Где? У могил? Или в церкви, на
органе?
Малевич захохотал:
– Фроська, ты идиотка. В православных соборах нет органа и
музыки, там поют а капелла, это ты с католиками путаешь. Но я не играю.
– Что же ты делаешь?
– Я директор кладбища, правда, не слишком большого, притом
не московского…
От изумления я чуть не пролила напиток, который «Макдоналдс»
выдает за кофе-капуччино, и обалдело переспросила:
– Ты?! Начальник над захоронениями? Где?
– В изумительном месте, – улыбнулся Эдик, – пятнадцать
минут от столицы, Белогорск. Живу в Москве, а работаю в области. Там шикарная
природа…
Я отказывалась верить своим ушам. Эдик Малевич, талантливый
скрипач, – и такой пердюмонокль! Пьяные могильщики, бомжи…
Не замечая произведенного впечатления, бывший однокашник
бодро расписывал красоты Белогорска, потом начал рассказывать о жене со
странным именем Гема.
Минут через пятнадцать, когда мы, опустошив подносы,
принялись за мороженое, Эдик внезапно вздохнул:
– Черт возьми!
– Что случилось?
– Да забыл в машине педерастку, а в ней мобильный. – В
ту же секунду он протянул мне ключи и попросил: – Будь другом, принеси.
Сказать, что его предложение меня удивило, это не сказать
ничего. За кого Малевич меня принимает? Он на своем кладбище растерял все
представления о приличном поведении. Отправить даму за сумкой!
Очевидно, на моем лице отразились все эти мысли, потому что
Эдик быстренько добавил:
