– Вранье, – окончательно вышла из себя Варя, –
безобразное вранье, вы хоть знаете, как умирала несчастная Ниночка?
– Ну, вроде что-то с легкими…
– Что-то с легкими! Ей сделали несколько операций, кололи
химию, облучали, думали, неизвестная форма рака… А лучше ей не делалось,
наоборот, чем больше лечили, тем хуже становилось, в конце концов сделали
вмешательство на трахее, говорить Нина в последний месяц могла лишь через
голосообразующую трубку, ее следовало подносить к шее, жуть! Смотреть
невозможно, а уж слышать тем более… Ужасные страдания. За неделю до смерти
Нинуша настолько ослабела, что и руки поднять не могла, во вторник она потеряла
сознание и пролежала до утра субботы, то есть до кончины. Ну никак она не могла
просить Гему об Эдике, это просто невозможно. Алик Радзинский абсолютно прав!
– Алик Радзинский? – удивилась я. – Погодите,
погодите… Он тоже учился вместе с нами, виолончелист, довольно известный
сейчас… Он-то тут при чем?
– При том! – в ажиотаже выкрикнула Варя. – При
том! Алик был влюблен в Нинушу всю жизнь, просто сох по сестре, а когда она
скончалась, Алик посвятил все свое свободное время, чтобы доказать, что она
заболела не просто так.
– А как? – удивилась я.
– Ее отравили, – лихорадочно бормотала Варя, – мою
бедную, несчастную маленькую сестричку насильно лишили жизни…
– Кто? И почему врачи не догадались?
– Алик тоже не сразу сообразил, – выкрикнула
Варвара, – но совсем недавно он позвонил мне и в страшном волнении сказал:
«Теперь я знаю, что к чему, и обязательно сам покараю убийцу!» Вот так! Вот
так! Вот так!
Выплюнув последние фразы, она побледнела и мигом прикусила
язык. Но поздно, слово не воробей…
Домой я неслась как на крыльях. Значит, Арбени видела Эдика
с Леной… Алик Радзинский, вот кто нужен мне в первую очередь. Странно, почему
никто не знал о его страсти к Ниночке? Алик всегда был тихий, медлительный,
ходил неторопливо, как-то осторожно. Может, потому, что уже в студенческие годы
носил бифокальные очки с толстенными стеклами?
Наша дверь оказалась неоклеенной.
– Иван, – заорала я, – ты где?
– Тута, – ответил мастер, высовываясь из кухни, –
борщ варю.
– Тебя наняли дверь делать, а не кашеварить!
– Ну чего злишься? – миролюбиво улыбнулся Ваня. –
Материал после раскройки отлежаться должон! Вот я и решил пока хозяйством
заняться! Бардак у вас, прости господи, жуть. Столько бабья в доме, а белье
неглаженое в потолок уперлось, пыль по всему дому мотается…
В этот момент из спальни Катюши вышел Арчи и взвыл
пылесосом:
– У-у-у-у…
– Ты убирал квартиру? – изумилась я.
Внезапно Иван покраснел так, что светлые брови стали
незаметны на лице.
– Ну, это, в общем, Люся помогла!
– Ваня, – строго сказала я, – имей в виду, она
хроническая алкоголичка, пьет запоями, человек ненадежный, хотя внешне выглядит
вполне симпатично.
– Просто ей ни разу мужик нормальный не попался, –
вздохнул мастер, – одни ханурики случались. Баба она хорошая, только
сильная рука нужна…
С кухни послышалось шипение.
– Перекипает борщ-то, – вскинулся Иван и ушел.
Я села в своей спальне на диван, отыскала старую записную
книжку и набрала телефон Алика Радзинского, честно говоря, без особой надежды
обнаружить его на том конце провода. Слишком много лет прошло с тех пор, как
звонила ему в последний раз.
Хотя, учась в консерватории, я довольно часто пользовалась
этим номером и нередко бывала у Алика в гостях. Его мама, Анастасия Романовна,
преподавала в консерватории историю музыки. Мне нравился предмет и сама
учительница. На фоне наших консерваторских преподавателей, полных, важных дам,
носивших, как одна, элегантные строгие костюмы и камеи, Анастасия выглядела
белой вороной. Пару раз ее замечали в джинсах, что в те годы было уж совсем
эпатажно. Одно время я совершенно искренне считала, что Алик ее младший брат. У
них были какие-то странные, совершенно по-студенчески приятельские отношения.
Он звал ее Настена и частенько, вздыхая, приговаривал:
– Абсолютно неприспособленное существо, просто цветок на
морозе.
Сам Алик, несмотря на сильную близорукость и некоторую
неловкость, был человеком действенным, активным, но тихим. Если вам кажется
странным подобное сочетание черт характера, то ничего поделать не могу. Алик
разговаривал чуть не шепотом, ходил медленно, но каким-то непостижимым образом
ухитрялся быть везде одновременно и активно заниматься общественной работой.
Концерт в подшефном детдоме, субботник во дворе, конкурс исполнителей,
новогодний капустник… Стоило только посетить какое-либо из этих мероприятий,
как глаз мигом натыкался на Алика, шепотом раздающего указания. Мало того что
он появлялся везде, он еще мигом становился руководителем процесса… Только не
подумайте, будто Алик был из так называемых комсомольских функционеров. В
консерватории обучалась парочка ребят, державших скрипку вверх ногами.. Они-то
и состояли членами бюро ВЛКСМ, а после окончания нашего учебного заведения
двинулись по партийной линии, делая административную карьеру. Нет, Алик отлично
управлялся с виолончелью и после получения диплома попал в хороший оркестр, то
ли к Федосееву, то ли в Гостелерадио, во всяком случае, в какое-то престижное
место, сулившее поездки за границу и полные залы на Родине.
– Алло, – проговорил старческий дребезжащий
голосок, – алло, слушаю вас.
Ну вот, естественно, Алик переехал… Я чуть было не повесила
трубку, но потом все же спросила:
– Извините, пожалуйста, это квартира Радзинских?
– Да, – пробормотала старушка.
– Можно Алика?
Бабуся принялась судорожно кашлять, я терпеливо поджидала,
пока она прочистит горло. Наконец старуха выдавила:
– Нет.
– Он уехал?
– Да.
– Далеко?
– Да.
– Скоро вернется?
– Нет, он не вернется.
– Эмигрировал?
– Нет.
– На гастролях?
– Нет.
В конце концов мне до жути надоело вести тупой диалог, и я
излишне резко спросила:
– Анастасия Романовна с ним отправилась?
– Нет.
– Она в Москве?
– Да.
– Дома?
– Да.
– Позовите, пожалуйста.
