– Какой партии? – спросила Лиза. – Их же много.
Юлечка посмотрела на Сережку, тот хихикнул.
– Демократия, понимаешь! В те времена, Лизок, партия имелась
одна. А началось все после того, как Ленин нес бревно на субботнике.
– Надувное, – фыркнула Юля.
Я тоже улыбнулась. Мой отец был очень внимательным
человеком, наверное, отпечаток на его характер наложила профессия. Однажды папа
со смехом сказал маме, показывая книгу «Воспоминания старых большевиков»:
– Взгляни, дорогая, я сделал элементарные расчеты. Знаешь,
какой длины было бревно, которое Владимир Ильич нес на своем плече?
– Нет, – ответила мама.
– Примерно километр, – сообщил с самым спокойным видом
отец.
Мать непонимающе глянула на него, а тот потряс книгой.
– Данный опус выпущен в пяти томах. На его страницах
рассказы старых большевиков, всего четыреста пятьдесят интервью, и в каждом,
подчеркиваю, в каждом, есть фраза: «Владимир Ильич вскинул бревно на плечо, я
встал рядом». Ежели дубину тащили четыреста с лишним мужиков, то какой она
должна быть длины, по-твоему?
– Немедленно прекрати, – рявкнула мама, – тут
ребенок сидит!
… – Зачем таскать надувное бревно? – недоумевал
Кирюшка.
– Анекдот такой есть, – вздохнул старший брат. –
Каганович спрашивает: «Владимир Ильич, идете на субботник?» – «Нет, голубчик, опять
проститутка Троцкий мое надувное бревно проколол».
– А чего смешного? – спросил Кирюшка. – Зачем этой
Троцкой бревно дырявить?
– Троцкий был мужчина, – ответил Сережка.
– Только же сам сказал: проститутка; значит, женщина!
– О-о-о, – застонал Сережа, – больше не могу,
между нами разница всего в четырнадцать лет, а кажется, будто в четырнадцать
веков. Невозможно! Троцкий был мужчина, его убили, ледорубом…
Полный негодования, он повернулся, бутылка с кетчупом упала
набок, красная струя выплеснулась прямо на карту.
– Блин! – заорала Лиза. – Урод кретинский!
Испортил всю работу.
– Нечего на кухне сидеть, – вступилась за мужа
Юля, – ясное дело, тут всего навалом стоит.
– Что же делать? – убивалась Лиза.
– Давай языком слижем! – предложил Кирюшка.
– Муля, – заорала Лизавета, – поди сюда!
Мопсиха мигом материализовалась на кухне.
– На, – Лизавета сунула ей под нос контурную карту.
Всеядная Мулечка ловко заработала языком.
– Во здорово, – радовалась Лизавета, – даже следа
не остается, пойду принесу карандашик поярче.
С этими словами она убежала из кухни. Сережка снова закрыл
глаза, Ваня загремел посудой. Юлечка углубилась в пасьянс. Я прикрыла глаза,
слава богу, все закончилось благополучно. Муля слизала кетчуп, работа спасена,
в доме тишь да гладь… Сейчас соберусь с духом, встану и…
– Где моя карта? – раздался крик.
Я открыла глаза.
– Где карта? – бушевала Лиза. – Немедленно
отвечайте!
Сережка вздрогнул и сообщил:
– Я не брал, честное слово!
– Я тоже, – сообщила Юля, – даже не смотрела в ту
сторону.
– Кирилл, отдай карту, – велела Лиза.
– Нужна она мне!
– Верни!
– Не трогал я ее!
– Врешь!
– Дура!
– Сам дурак!
Ситуация накалялась. Лизавета вытянула вперед руку, чтобы
схватить Кирюшку за волосы, но тут Иван сказал:
– Чегой-то Муля выплюнула?
Мы глянули на пол. На линолеуме лежала тоненькая проволочная
скрепочка, вернее, изогнутая буквой П крохотная проволочка. Не успела я
сообразить, что к чему, как Мульяна разинула пасть, и еще одна загогулинка
шлепнулась возле ножки стола.
– Все понятно, – сообщил Иван. – Это она.
– Что? – спросила Юля.
– Она карту съела, – пояснил Ваня, – вона,
выплюнула эти штучки, которые бумагу скрепляли. Оно и понятно, кому охота
железки кушать!
– Как съела? – прошептала Лиза.
– Решила небось, что сосиска, раз кетчуп сверху, –
заржал Сережка.
– Все ты, – завопила Лиза, кидаясь на Кирюшку.
Мальчик схватил кухонное полотенце.
– Тише, тише, – забормотал Ваня.
– Я тебя убью, – кричала девочка, – мне «два»
поставят!
Тяжело вздохнув, я ретировалась в свою спальню и легла на
кровать. Из кухни доносились звуки борьбы: звон, треск, крики. Вот, пожалуйста,
семейный уют в полном разгаре. Послышался легкий скрип, потом сопение. Это Муля
и Ада пришли устраиваться на ночь. Мопсихи вспрыгнули на кровать и затеяли
возню, каждая хотела занять сладкое местечко возле моего лица.
– А ну перестаньте, – велела я, но собачки продолжали
делить территорию.
В конце концов более крупная Муля победила. Ада отступила и
легла в ногах. Мулечка положила морду на подушку возле моего лица и с чувством
вздохнула. Я поглядела на нее.
– Тебе не стыдно? Сначала котлеты, потом карта…
– Нет, – раздалось в ответ. – Пишкек!
От неожиданности я подскочила, мопсихи свалились на пол.
– Кто здесь?
– Арчи, – раздался ответ, – спи, не бойся.
Я обвела глазами комнату и увидела попугая, сидевшего на
подоконнике.
– Ты что здесь делаешь? – невольно вырвалось из груди.
– Спать ложусь, – сообщил Арчи незнакомым женским
голосом, потом помолчал и добавил: – И тебе пора, мой котик, на покой, в
последний путь. Спи, дружок, усни, надоел хуже горькой редьки.
Я упала на подушку. Мопсихи вновь устроились в кровати,
попугай, нахохлившись, сидел за занавеской.
– Арчи, – позвала я, – спишь?
– Сон – это смерть души.
Я вздрогнула, по спине поползли мурашки. Арчи вещал голосом
покойного Эдика Малевича.
Глава 24
Едва выпроводив домашних, я кинулась к телефону и набрала
полученный от Евгении Ивановны номер. Часы показывали восемь, пожилые люди
любят пораньше вставать.
– Да, – ответил недовольный голос.
