Леон это так хорошо понял, что начал даже бояться ее, опасаясь, что Селита рано или поздно увлечет его в пропасть, куда ему самому захочется рухнуть вместе с ней.
Охладила ли его пыл ненависть Селиты к Флоранс? Она знала, что нет, и была уверена в себе. Ей нужно было только время, чтобы постепенно оторвать его от стареющей спутницы, которая уже становилась ему в тягость.
Что было в этом плохого? Разве они не были все трое из породы хищников, которые, как известно, не щадят друг друга?
«Пусть победит сильнейший! — говорят спортсмены.
Она была убеждена, что именно ей надлежит быть сильнейшей.
Никогда еще хозяин не казался столь неуклюжим, как сегодня, помолодевший, смущенный от счастья. Он просто не знал, куда приткнуться, на что смотреть.
Ему, по сути дела, явно не хватало жены или, скорее, ее отрезвляющего присутствия у кассы.
Он не мог не видеть, что все, кто работают в «Монико», исподтишка бросали на него удивленные взгляды, потом переглядывались с огорченным видом, который был заметен даже у лысого официанта Жюля со слезящимися, как у пса, глазами.
— Все. Надоело, Людо, — заявила Селита, допивая виски.
— Когда вернетесь домой, примите что-нибудь, чтобы заснуть, и завтра почувствуете себя лучше.
Она окинула взором хозяина с головы до ног и иронически заметила:
— Завтра? Ты в этом уверен?
Леон слышал, как она опять заказывает двойную порцию виски. Ему было известно, что она такую же порцию только что приняла, а до того выпила несколько стаканов с посетителями. Заговорит ли он сейчас с ней, чтобы запретить ей пить, или же прикажет Людо больше ей не отпускать?
С вызовом она устремила на хозяина взгляд, с тем чтобы вызвать у него хоть какую-нибудь реакцию, готовая, если нужно, вступить с ним прямо здесь же в шумные пререкания, ибо нервы ее были на пределе.
Он же предпочел сделать вид, что ничего не замечает, и направился в служебное помещение, чтобы взять там бумажные шляпы, которые обычно не раздавали в столь поздний час, поскольку посетителям они уже были ни к чему.
— Нет, ты только посмотри! — проворчала она.
— Вам нужно быть осмотрительнее, мадмуазель Селита, — утешал ее Людо, — в молодости мне довелось работать в зоопарке в Венсенском лесу, и там в некоторые периоды, в основном весной, нам запрещали входить в клетки даже для того, чтобы их почистить. Но проходило две-три недели, и наши звери снова становились кроткими, как овечки, даже еще более кроткими, чем прежде, словно бы просили прощения.
Рассмешить этим Селиту не удалось.
Наташа, у которой удалился кавалер, подошла к стойке и посмотрела на часы.
— Еще целый час маяться! Вы даже представить не можете, как у меня болят ноги.
— А у меня, — подала реплику Селита, — у меня болят нервы, и я решила напиться.
— Думаешь, это поможет?
— Знаешь новость?
— Какую? Столько всего происходит в эти дни!
Накануне они охотно бы выцарапали глаза друг другу, а теперь оказались как бы в одной лодке, хотя и реагировали на это по-разному. Селита начала говорить с плохо скрываемой неприязнью:
— Да вот тут твоя протеже…
Но вовремя спохватилась:
— Извини…
— Ты можешь не стесняться. Я уже давно никому не протежирую. Каждый за себя! Ты говоришь о Мадо?
— Завтра ее имя вот такими буквами будет напечатано в газете.
— Я знаю.
— Но ты вряд ли знаешь, что она теперь будет спускаться в зал только для выступлений.
Наташа недоверчиво посмотрела на Людо, который в подтверждение кивнул.
— Ну такого еще мы не видели!
— И это все, что ты можешь сказать?
— Мне плевать. У меня всегда в запасе ангажемент в Женеве. И перестань пить, потому что из-за этого тебе, я вижу, так и не терпится совершить какую-нибудь глупость.
Наташе не понадобилось долго разглядывать Селиту, чтобы догадаться, что с ней происходит. Нервы Селиты были настолько напряжены, что успокоить ее могли; как ей казалось, только бурные сцены или какая-нибудь яростная ссора.
Это позволило бы ей выплеснуть наружу негодование, которое буквально душило ее.
— Почему бы тебе не сказаться тоже больной и отправиться домой спать?
Если ты примешь две таблетки гарденала…
Тот же совет ей только что давал Людо!
Селита сожалела, что сегодня нет графа, а то бы она отыгралась на нем. Он в достаточной степени ее раздражал, чтобы она могла выплеснуть на него весь свой гнев.
Раздав шляпы, Леон вышел на улицу, чтобы постоять рядом с Эмилем и покурить, как это он часто делал в конце вечера.
Селите все сильнее хотелось на кого-нибудь накинуться. Она готова была избрать жертву среди посетителей, но в зале оставались всего несколько пар, занятых исключительно друг другом.
Ее охватило желание выскочить без пальто, пройти мимо хозяина и направиться прямо в отель де Ля Пост и постучать в дверь Мадо.
— Открой, мерзавка!
Если же та не встанет и не откроет, Селита устроит страшный скандал на лестничной площадке. А когда откроет, то она ей скажет:
— Впусти меня. Закрой дверь. А теперь мы вдвоем…
Осмелится ли тогда Мадо изображать из себя и дальше «слабое, беззащитное существо», моргая своими якобы невинными глазами.
Вот этими самыми руками и ногтями Селита хотела бы впиться в ее мягкое и слишком белое тело. Ей так нужно было заставить Мадо кричать от боли и просить пощады.
— Теперь ты понимаешь, что ты им никогда не завладеешь? Отвечай, тварь!
Отвечай, дешевая потаскушка! Отвечай, говорю я тебе!
Она провела рукой по лицу и посмотрела на Людо, который, решив, что она просит еще выпить, отрицательно покачал головой.
— Ты знаешь ее адрес в Бержераке?
— Я знаю только, что ее мать там заведует почтовым отделением.
— Ее действительно зовут Мадо Леруа?
Она уже забыла сцену, увиденную через окошечко в двери, когда новенькая протягивала свое удостоверение Леону, который вполголоса произнес ее фамилию.
Пусть она не может пойти сражаться в отель де Ля Пост, но ей доступен другой способ мести.
Полчаса спустя она вышла из кабаре вместе с Мари-Лу.
— Куда же мы идем? — спросила подруга.
— На телеграф.
Одно окошечко работало всю ночь. Селита написала на телеграфном бланке пером, которое сильно царапало: Мадам Леруа, заведующей почтовым отделением, Бержерак, департамент Дордонь».
