Все почувствовали, что у комиссара появилась идея, пока еще, правда, смутная и не до конца осознанная. По тому, как он стал вдруг угрюм, по тому, как смотрел на людей, не видя их, все понимали, что сейчас он уже знает, в каком направлении надо вести поиск.
Мегрэ тщетно пытался вспомнить имя, которое все время вертелось на кончике языка. Люка приятельски болтал по телефону, видимо, с каким-то хорошим знакомым.
— Катру нет на месте, патрон.
— Надеюсь, ты не хочешь мне сказать, что он уехал в командировку в другой конец Франции?
— Нет. Он болен.
— В больнице?
— Дома.
— Ты спросил его адрес?
— Я думал, вы его знаете.
Они с Катру действительно были старыми друзьями. Правда, в гости друг к другу не ходили. Мегрэ вспомнил, что однажды подвез Катру к его дому — где-то на бульваре Батиньоль — в конце, по левую сторону. И еще вспомнил, что справа от дома был ресторан.
— В газетах есть фотография Пикмаля?
— На вторых страницах.
— Никто не звонил по этому поводу?
— Пока нет.
Мегрэ прошел к себе в кабинет, не присаживаясь, распечатал несколько писем, отнес Торрансу бумаги, которые касались его, и, наконец, спустился во двор и задумался: что взять — полицейскую машину или такси. Решил взять такси. Хотя в его визите к Катру нет ничего особенного, благоразумней будет, если машина с набережной Орфевр не будет маячить у его дверей.
Начал Мегрэ с того, что спутал дом: теперь там было два ресторана в пятидесяти метрах друг от друга. Он справился у консьержки:
— Господин Катру?
— Второй этаж, направо. Лифт на ремонте. Мегрэ позвонил. Он не узнал мадам Катру, которая открыла дверь, но она узнала его сразу.
— Входите, господин Мегрэ.
— Ваш муж лежит?
— Нет, сидит в кресле. У него грипп. Обычно он подхватывает его в начале зимы, а на этот раз заболел в конце.
На стенах висели портреты двоих детей — мальчика и девочки — во всех возрастах. Они уже обзавелись семьями, и фотографии их малышей продолжали коллекцию.
— Мегрэ? — раздался радостный возглас Катру еще прежде, чем комиссар вошел к нему в комнату.
Это была не гостиная, а просто большая комната, где, видимо, проходит большая часть жизни семьи. Катру, закутанный в теплый домашний халат, сидел у окна; на коленях у него и рядом на стуле лежали газеты; тут же стоял круглый столик, а на нем — чашка с отваром из трав. Больной держал сигарету.
— Тебе разрешают курить?
— Перестань! Хватит мне и жены! Я время от времени затягиваюсь, просто чтобы почувствовать вкус табака. — Голос у него был хриплый, глаза лихорадочно блестели. — Снимай пальто. Здесь страшно жарко. Жена считает, что я должен потеть. Садись.
— Вы что-нибудь выпьете, господин Мегрэ? — предложила жена Катру.
Она выглядела почти старухой, и комиссара это очень удивило. Он и Катру были, можно сказать, ровесниками. Мегрэ казалось, что pro жена выглядит намного моложе.
— Ну, конечно, Изабель. Не спрашивай, а принеси лучше кувшинчик кальвадоса.
Наступило неловкое молчание. Катру, похоже, понимал, что его коллега из Уголовной полиции пришел не для того, чтобы справиться о здоровье, и, видимо, ждал куда более щекотливых вопросов, чем те, которые собирался задать Мегрэ.
— Не бойся, старина. Я не собираюсь ставить тебя, в затруднительное положение.
Катру бросил взгляд на первую страницу газеты, как бы спрашивая: «Из-за этого, да?»
Мегрэ взял рюмку кальвадоса.
— А мне? — возмутился Катру.
— Тебе нельзя, — ответила жена.
— Доктор ничего об этом не говорил.
— Я и без него знаю.
— Ну, капельку, только чтобы почувствовать вкус. Она налила ему на донышко и вышла — так же поступила бы и мадам Мегрэ.
— Есть у меня одна мысль, — признался Мегрэ. — Только что я и мои инспектора пытались вспомнить всех полицейских, которые раньше работали у вас и были уволены.
Катру все еще смотрел на газету, пытаясь увязать то, что сказал Мегрэ, с прочитанным.
— А за что уволены?
— Неважно за что. Ты понимаешь, что я имею в виду. У нас тоже такое случается, но реже: нас меньше, чем вас.
Катру лукаво улыбнулся.
— Ты так думаешь?
— А, может быть, еще и потому, что мы занимаемся более ограниченным кругом дел. Короче, у нас меньше соблазнов. Ну вот, мы ломали голову, но вспомнили всего несколько фамилий.
— Какие?
— Бодлен, Фальконе, Валенкур, Фише…
— И все?
— Да. Я решил справиться у тебя. Меня интересуют те, что пошли по скользкой дорожке.
— Вроде Лаба?
Странно, что Катру произнес именно эту фамилию. Уж не хотел ли он как бы невзначай подсказать Мегрэ?
— Я уже думал о нем. Он, вероятно, замешан в этом деле, но это не тот человек, которого я ищу.
— Ты имеешь в виду какую-то определенную фамилию?
— И фамилию и лицо. У меня есть его приметы. С самого начала они мне кого-то напоминали… А потом…
— Приметы? С ними дело пойдет куда быстрее, чем перечислять тебе всех. Тем более что я тоже не помню всех фамилий.
— Прежде всего его сразу принимают за полицейского.
— Это может относиться ко многим.
— Средних лет. Довольно полный. Немного худее меня.
Катру посмотрел на Мегрэ, как бы оценивая его сложение.
— Возможно, я ошибаюсь, но думаю, что он работает либо на себя, либо на кого-то.
— Частное сыскное агентство?
— Возможно. Но бюро и вывески у него может и не быть, и объявление в газетах он может и не давать.
— Таких довольно много, в том числе и бывших начальников отделов, людей в высшей степени порядочных, которые, выйдя на пенсию, открыли частные агентства. Например, Луи Канонь. И Кадэ, который был моим шефом.
— Такие есть и у нас. Я говорю о людях другого сорта.
— Какие-нибудь особые приметы у тебя есть?
— Он курит сигары.
Мегрэ понял, что Катру вспомнил фамилию. Он помрачнел. Заметно было, что в нем борются противоречивые чувства.
— Тебе это что-то говорит?
— Да.
— Кто?
— Подлец.
— Этого-то подлеца я и ищу.
— Подлец он без полета, но опасный.
— Чем?
— Во-первых, потому, что все подлецы опасны. А во-вторых, говорят, что он делает грязную работу для некоторых политиков.
