— Маскулен будет молчать, довольствуясь тем, что, когда ему это понадобится, окажет давление на скомпрометированных сообщников. Позволит посадить Бенуа. Что касается Флери…
— Флери? Мегрэ кивнул.
— Бедняга. Он попал в такое положение, что не мог отказать.
— Я говорила тебе, — вмешалась мадам Пуан.
— Да. Но я не верил.
— Ты не создан для политики. Когда все это закончится, я надеюсь, что ты…
— Самое главное, — произнес Мегрэ, — это доказать, что вы не уничтожили отчет Калама, а он был у вас украден, как вы и заявили с самого начала.
— А мне поверят?
— Бенуа признается.
— А он скажет, на кого работал?
— Нет.
— А Флери?
— Флери сам этого не знал.
Итак…
У Пуана свалилась с души огромная тяжесть, но он не испытывал радости.
Мегрэ, конечно, спас его репутацию. И все же Пуан проиграл.
Если только в последнюю минуту Бенуа не решится сказать всю правду, что было абсолютно невероятным, подлинным победителем окажется Маскулен.
А он настолько был уверен в себе, еще до того, как Мегрэ закончил следствие, что намеренно продемонстрировал фотокопировальную машину. Это было предостережение. И означать оно могло только одно: «Можете их предупредить!»
Те, кто может опасаться публикации доклада: Артюр Нику, находящийся пока в Брюсселе, политики и вообще любой, замешанный в клерфонском деле, — отныне знают, что Маскулену достаточно шевельнуть пальцем, чтобы опорочить их и навсегда погубить карьеру.
В гостиной наступило молчание. Особой гордости Мегрэ не испытывал.
— Через несколько месяцев, когда все забудется, я подам в отставку и вернусь в Ла-Рош-Сюр-Йон, — пробормотал Пуан.
— Правда? — воскликнула его жена.
— Клянусь.
И уже ни о чем другом не думая, г-жа Пуан тихо радовалась: муж для нее был дороже всего на свете.
— Я могу позвонить Алену? — спросила Анн-Мари.
— А не поздно? — усомнилась г-жа Пуан.
— Тебе не кажется, что новость стоит того, чтобы его разбудить?
— Если ты так считаешь…
Она, очевидно, не могла еще осознать все до конца.
— Не выпьете чего-нибудь? — тихо спросил Пуан, неуверенно взглянув на Мегрэ.
Их взгляды встретились. Снова у комиссара возникло ощущение, что они с Пуаном похожи, как братья. У обоих был одинаково грустный и застывший взгляд, одинаково опущены плечи.
Стакан вина был только поводом, чтобы посидеть минутку друг против друга. Анн-Мари говорила по телефону:
— Да… Все кончено… Сообщать об этом еще рано… Надо, чтобы папа сам преподнес им этот сюрприз с трибуны…
Что могли сказать друг другу Мегрэ и Пуан?
— Ваше здоровье!
— Ваше, господин министр!
Госпожа Пуан вышла из комнаты. Анн-Мари вскоре последовала за ней.
— Пойду спать, — пробормотал Мегрэ, поднимаясь. — А вам это еще нужнее, чем мне.
Пуан как-то неловко протянул Мегрэ руку, словно это был не обычный, банальный, жест, а проявление чувства, которого он стеснялся.
— Спасибо, Мегрэ.
— Я сделал все, что мог.
— Да Они направились к двери.
— Знаете, я тоже отказался пожать ему руку…
И уже на пороге, прежде чем повернуться к Пуану спиной, Мегрэ добавил:
— И все-таки когда-нибудь он свернет себе шею.
