Для обоих этот обед в пустом ресторане был настоящим праздником. Как он отличался от будничной семейной трапезы дома, на бульваре Ришар-Ленуар!
Особенно возбуждена была мадам Мегрэ, глаза ее блестели, она раскраснелась, говорила быстрей обычного.
Когда они обедали или завтракали дома, говорил Мегрэ, а она слушала. Что интересного расскажешь о домашних делах! Но сегодня все было наоборот: она говорила без умолку, польщенная вниманием мужа.
— Тебе интересно?
— Очень! Продолжай.
— Доктор осмотрел ее и сделал мне знак выйти за ним в прихожую. Там мы поговорили вполголоса. Он, кажется, удивился, застав меня в этом доме, и даже спросил, действительно ли я жена комиссара Мегрэ. Я ему все объяснила.
Ну, ты понимаешь, что я ему сказала… «Это делает вам честь, мадам, проворчал старичок, — ценю ваши чувства, но считаю своим долгом предупредить вас… Не скажу, конечно, что у мадам Лоньон железное здоровье, но смею вас уверить, никаких серьезных болезней у нее нет… Вот уже десять лет я ее „лечу“… И не я один… Время от времени она вызывает кого-нибудь из моих коллег, требуя во что бы то ни стало угрожающего диагноза. А когда я рекомендую ей проконсультироваться с психиатром или невропатологом, она возмущается, кричит, что не сумасшедшая и что я ничего не смыслю в болезнях…
Кто ее знает, быть может, она, как и многие истерички, ненавидит мужа. Не может простить ему, что он остался участковым инспектором, и подсознательно мстит ему на свой лад: притворяется больной, заставляет его ухаживать за ней и заниматься хозяйством. Одним словом, не дает ему житья. То, что вы пришли к ней утром, — это понятно. Но смотрите, если вы и дальше будете ей потакать, то так легко потом от нее не избавитесь!» Ну и вот, когда доктор ушел, я тут же позвонила в клинику, а ей сказала, что Лоньону значительно лучше. Конечно, я перехватила немного, но греха тут нет, ведь жалеет-то она только себя, а не мужа…
Принесли сосиски с жареной картошкой и омара под майонезом. Мегрэ налил вина в бокалы.
— А когда ты позвонил, я ей сказала, что должна уйти на часок-другой. Она сразу надулась: «Конечно, муж требует! Все они такие!» И вдруг выпалила ни с того ни с сего: «Если овдовею — придется переезжать. Эта квартира мне будет не по средствам. А я здесь двадцать пять лет прожила!»
— Послушай, не намекала ли она на то, что у Лоньона есть другая женщина?
— спросил Мегрэ.
— Нет, сказала только, что у полицейских отвратительная работа, приходится иметь дело со всякими подонками, даже с проститутками…
— А ты не попыталась выяснить у нее, не изменился ли Лоньон за последнее время?
— Как же, спросила. А она в ответ: «С тех пор как я вышла замуж за него, он чуть ли не каждую неделю заводит разговор о том, что вот-вот раскроет большое дело и прогремит на весь Париж. Тогда-то начальство оценит его по заслугам, и он пойдет вверх. Сначала я, как дура, верила и радовалась, но кончалось всегда тем, что дело уплывало из-под рук или успех приписывали кому-нибудь другому».
Уже давно Мегрэ не видел жену в таком возбужденном состоянии.
— Я сразу поняла по ее глазам, что она имеет в виду тебя, и еще она жаловалась, что в последнее время его посылали вне очереди на ночные дежурства. Это верно?
— Да. Но по его же просьбе.
— Ей-то он ничего об этом не говорил. А вот с неделю назад сказал, что скоро она кое о чем узнает из газет и что теперь-то его фотография наверняка попадет на первые полосы.
— А она не пыталась расспросить его поподробней?
— По-моему, она ему просто не поверила. Постой! Вот еще что. Рассказывая об этом, он как-то добавил: «Внешность обманчива. Если бы можно было видеть сквозь стены, мы не поверили бы своим глазам». Мне запомнилась эта фраза.
Беседу прервал хозяин ресторана. Поздоровавшись, он предложил ликер к кофе. Когда они опять остались вдвоем, мадам Мегрэ нерешительно спросила мужа:
— Пригодится это тебе?
Комиссар сидел молча, раскуривая трубку. У него вдруг мелькнула смутная догадка.
— Ну, что ты молчишь?
— Да! Как знать, может быть, это перевернет весь ход следствия.
Она бросила на него благодарный, хотя и недоверчивый взгляд.
Не раз потом вспоминала она этот чудесный обед у «Маньера».
Глава 3
Любовные тайны Маринетты
Мегрэ посмотрел в окно. Дождь постепенно ослабевал, словно израсходовав всю свою силу за утро, когда он то и дело принимался лить как из ведра, внезапно обрушивая на прохожих хлещущие косые струи. Пора было идти, но Мегрэ не торопился — ему хотелось еще немного продлить этот необычайный праздничный обед.
Видел бы их Лоньон; он бы не упустил случая еще раз излить желчь: «Я корчусь от боли на больничной койке, а они сидят у „Маньера“, воркуют на старости лет, как голуби, и судачат о моей несчастной жене: уж и склочница-то она и в голове у нее не все в порядке…»
— Ты к себе на работу?
— Сначала на авеню Жюно. А ты?
— Боюсь, если я не пойду к ней, она будет говорить всем и каждому, что вот, мол, ее муж умирает, до конца выполнив свой долг, а ты палец о палец для нее не ударил.
Около дома Маринетты дежурил теперь одинокий полицейский. Пятно крови все еще виднелось на тротуаре. Некоторые прохожие останавливались здесь ненадолго, но тут же шли дальше. Исчезли и журналисты.
— Что нового?
— Ничего, господин комиссар. Угомонились. В швейцарской супруги Соже сидели за столом.
Ночной портье «Паласа» был все в том же ужасном халате и по-прежнему небрит.
— Сидите, сидите… Я на минутку поднимусь на четвертый этаж. А к вам у меня только пара вопросов… Надо полагать, у мадемуазель Ожье не было машины?
— Два года назад она купила мотороллер, но месяца через два чуть не наехала на кого-то и тут же продала свою игрушку.
— Где она обычно проводила отпуск?
— Прошлым летом была в Испании; вернулась оттуда такая загорелая, я ее прямо не узнала…
— Она одна туда ездила?
— С подругой. Во всяком случае, так она мне сказала.
— У нее часто бывали друзья?
— Нет. Кроме жениха, о котором я уже говорила, и инспектора, навещавшего ее в последнее время, к ней почти никто не заходил…
— А по воскресеньям?
— По субботам она работала вторую половину дня, вечером уезжала и возвращалась к утру в понедельник. В понедельник — салоны красоты до обеда закрыты.
— Значит, уезжала она недалеко? Куда, не знаете?
— Знаю только, что она увлекалась плаваньем. Она часто говорила, что часами не вылезает из воды.
Мегрэ поднялся на четвертый этаж и минут пятнадцать рылся в ящиках стола и в стенных шкафах, перебирая одежду, белье, различные безделушки, так часто раскрывающие характер и вкусы владельца.
