Это случается с такими девицами, как она. До него она прошла жестокую школу, мужчинам было нужно от нее только одно… они не считались с ее человеческим существом, Вы понимаете? Такие женщины потом очень высоко ценят семейную жизнь.
Толстый краснолицый человек на другом конце прилавка заказал еще рюмку мятной настойки.
— Сейчас, месье Луи.
Мегрэ тихо спросил:
— Кто этот месье Луи?
— Наш клиент. Я не знаю его фамилии, но он довольно часто заходит выпить одну или две рюмки мятной настойки с водой. Полагаю, он живет в этом квартале.
— В полдень он заглядывал сюда?
— Он был здесь, Жюстен? — вполголоса спросил Пернель.
— Кажется, да. Он спросил, нет ли у меня сведений о бегах.
Месье Луи вытирал пот с лица и тупо смотрел на свою рюмку.
Мегрэ вытащил из кармана записную книжку, написал несколько слов и дал их прочесть Лапуэнту.
«Следуй за ним, когда он выйдет. Встретимся здесь.
Если меня не будет, звони домой».
— Скажите, Пернель, вас не затруднит подняться со мной на минутку на антресоль?
— Сюда…
У нового хозяина ресторана было плоскостопие, и он ходил, переваливаясь, словно утка, как большинство метрдотелей, достигших определенного возраста. Лестница оказалась узкой и темной. Здесь не было ничего от роскоши и комфорта, царивших в ресторане. Пернель вынул из кармана связку ключей, открыл дверь, выкрашенную коричневой краской, и они очутились в маленькой комнате, окнами выходившей во двор.
На письменном столе лежали грудой счета, проспекты, стояло два телефона.
— Садитесь, Пернель, и слушайте меня внимательно.
Что, если мы оба будем играть в открытую?
— Я всегда играл в открытую.
— Вы знаете, что это не так, что вы не можете, себе этого позволить, иначе вы не стали бы хозяином «Золотого бутона». Для придания нашему разговору непринужденности, сообщу вам одно открытие, которое теперь уже не играет роли для заинтересованного когда-то лица. Когда двадцать лет назад Манюэль купил бистро, я иногда заходил сюда выпить стаканчик по утрам, в самое малолюдное время. Случалось, что Манюэль звонил мне по телефону или заходил ко мне, не афишируя это, на набережную Орфевр.
— Осведомитель? — прошептал хозяин ресторана, не слишком удивленный.
— Вы догадывались об этом?
— Не знаю. Может быть. Полагаю, по этой причине в него и стреляли три года назад?
— Возможно. Но только Манюэль был хитрец — при случае он поставлял мне сведения о мелких делишках, сам же занимался крупными делами, о которых, естественно, никогда не говорил.
— Вы не хотите, чтобы я велел подать сюда бутылку шампанского?
— Это почти единственный напиток, который меня не соблазняет.
— Тогда пиво.
— Сейчас ничего не надо.
Видно было, что Пернелю нелегко.
— Манюэль был хитер, — продолжал Мегрэ, глядя прямо в глаза собеседнику. — Так хитер, что я никогда не мог найти доказательств его причастности к преступлениям. Он знал, что мне известна правда, во всяком случае, хотя бы частично, и не старался изображать из себя праведника. А когда это становилось необходимым, предавал одного из своих сообщников.
— Не понимаю, что вы хотите сказать…
— Нет, понимаете.
— Я никогда не работал с Манюэлем, разве что здесь, по специальности — метрдотелем, потом управляющим.
— Но при этом уже в двенадцать часов дня вы знали, что с ним произошло. Как вы сказали, в баре и ресторане можно услышать много разных вещей.
Итак, что вы думаете, Пернель, о краже ювелирных изделий?
— То, что об этом пишут в газетах: молодые парни приучаются к преступному ремеслу, но, в конце концов, попадают в руки полиции.
— Нет, не то…
— Говорят, что во время кражи поблизости держится один из опытных грабителей, чтобы прийти на помощь новичкам в случае необходимости.
— А еще?
— Ничего. Клянусь вам, я больше ничего не знаю.
— Ну что ж, расскажу вам кое-что еще, хотя уверен, не сообщу ничего для вас нового. Скажите, какому главному риску подвергаются воры ювелирных изделий?
— Их могут застукать.
— Как?
— При перепродаже драгоценностей.
— Хорошо! Вы начинаете подходить к главному — все дорогие камни имеют, так сказать, свое гражданское состояние и известны людям, связанным с ювелирным делом. Как только совершается кража, описание изделий рассылается не только по Франции, но и за границу. Скупщик краденого, если только воры знают таких, даст им лишь десять или пятнадцать процентов от стоимости добычи. И почти всегда, когда год или два спустя он пускает эти камни в продажу, полиция узнает их, идет по следу и находит грабителей. Согласны?
— Думаю, так оно и бывает. У вас больше опыта, чем у меня.
— Но вот в течение почти десяти лет драгоценности, украденные в магазинах, теряются без следа. Что тут можно предположить?
— Откуда мне знать?
— Да бросьте, Пернель. Тот, кто занимается вашим ремеслом в течение тридцати или сорока лет, знает все его тонкости, даже если не получает от этого прямой выгоды.
— Но я не так давно работаю на Монмартре.
— Первая предосторожность состоит не только в том, чтобы вынуть камни из оправы, нужно еще преобразить их, а для этой цели необходим «свой» гранильщик бриллиантов. Вы знаете таких?
— Нет.
— Мало кто их знает по той простой причине, что их немного не только во Франции, но и во всем мире.
В Париже их не больше полусотни, живут они, как правило, в одном районе, в Маре, поблизости от улицы Фран-Буржуа, и образуют свой, очень замкнутый мирок. А кроме того, перекупщики, торговцы бриллиантами и крупные ювелиры, которые доверяют им работу, все время следят за ними.
— Я об этом никогда не думал.
— Бросьте шутить!
В дверь постучали. Это был бармен, который протянул Мегрэ листок бумаги.
— Только что принесли для вас.
— Кто?
— Парнишка из табачной лавочки на углу.
Это была записка от Лапуэнта, написанная карандашом на листке, вырванном из записной книжки.
«Он вошел в телефонную кабину. Сквозь стекло я видел, как он набирал 42—38. В последней цифре я не уверен.
Потом сел в углу, читает газеты. Я остаюсь здесь».
— Разрешите мне воспользоваться одним из ваших аппаратов. Собственно говоря, почему у вас две линии?
— Второй аппарат местный, соединен только с рестораном.
