– На хорошие ролики собираю, они триста долларов стоят.
Забери и трать, только не плачь больше. И у Лизы деньги есть, правда, меньше,
всего тысяча.
– Кстати, где Лизавета?
– В школе.
– А ты почему дома?
– Интересное дело, – воскликнул Кирка, –
побоялся оставить тебя в таком состоянии.
Я взяла копилку, поставила ее на кухне, включила чайник и
позвала собак на прогулку.
Глава 8
В почтовом ящике белели номера «Московского комсомольца».
Дети не вынимали без меня прессу. Я не слишком люблю это издание, но Лизе и
Кирюшке газета нравится. Пока собаки, радуясь солнечному утру, носились по
двору, я раскрыла газету, вышедшую в день смерти майора, глянула на третью полосу
и чуть не потеряла сознание. Через всю страницу шла «шапка» – «Мент позорный».
Статья была о Володе Костине.
«Простые люди, столкнувшись с криминалом, боятся обратиться
в милицию. Впрочем, я их понимаю, ведь в кабинете на стуле, облаченный в форму,
может сидеть «мент позорный», такой, как майор Владимир Костин», – так
бодро начинался материал. Строчки дышали ненавистью и источали яд. Достаточно
подробно была описана ситуация с Софьей Репниной, но это еще полбеды. Некий
корреспондент Константин Ребров сообщал откровенно лживые, гнусные факты, от
которых у простых читателей волосы должны были встать дыбом по всему телу.
Майор Костин брал огромные взятки, прикрывал за деньги дела, сажал за решетку
невинных, бедных людей и вызволял из СИЗО бандитов. «Откуда у простого
сотрудника МВД деньги на новую квартиру в элитном районе? – вопрошал
Ребров. – Четыре комнаты дорого стоят, даже на окраине. К тому же квартира
шикарно обставлена, а в подземном гараже стоит джип. Знаете, сколько стоит
такая машинка? Нет? Тогда сообщу – ровнехонько зарплату сотрудника милиции за
десять лет. Может, конечно, господин Костин не ел, не пил, не одевался, а копил
деньги на джип, но что-то мешает мне поверить в это. Уж не знаю, где майор взял
бешеную сумму, но твердо уверен в другом: именно из-за таких, как Владимир
Костин, сотрудников милиции зовут «ментами позорными», а районные отделения –
«легавками».
Я принялась с ожесточением рвать газету. Подбежавшие собаки
решили, что хозяйка затеяла новую веселую игру, и стали хватать клочки. Еле-еле
успокоившись, я поднялась наверх. Нужно немедленно звонить в редакцию.
На обороте вчерашнего номера «Комсомольца» был напечатан
номер.
– Секретариат, – прозвучал ответ.
– Позовите Константина Реброва.
– Кого?
– Корреспондента Константина Реброва.
– У нас нет таких сотрудников.
– Но в газете материал за его подписью!
– Погодите минуту.
Из трубки донеслось шуршание, потом тот же голос произнес:
– Заметка шла через отдел информации, туда и звоните.
Минут пятнадцать меня футболили по разным номерам, пока
наконец не раздался раздраженный мужской баритон:
– Ну и что вам не понравилось?
– Все! Вы Ребров?
– Нет, Шлыков.
– Позовите Реброва.
– Это мой внештатный автор, я готов выслушать
претензии.
– Как вы посмели оклеветать честного человека?!
– Что-то не пойму, – хмыкнул Шлыков, – вы
майор Костин?
– Издеваетесь, да? Слышите же женский голос.
– Никто и не думал смеяться, – монотонно пояснил
корреспондент, – у мужика тоже дискант бывает, в особенности если ему яйца
дверью прищемят. А майор Костин, если обиделся на справедливую критику, может
лично выразить негодование и даже подать иск о защите достоинства. Милости
просим, наша газета регулярно выигрывает процессы.
– Володя Костин – честнейший и благороднейший человек,
а вы нарушили закон, назвали гражданина преступником до решения суда по его
делу.
– Пусть сам обращается, а не баб подсылает!
– Майор Костин не может вам позвонить и защитить свою
честь, он умер.
– Когда?
– Вчера, – сказала было я, но потом вспомнила, что
проспала двое суток, и поправилась, – в пятницу.
– Чудесненько, – неожиданно обрадовался
собеседник.
Я оторопела.
– Что же хорошего?
– Значит, он скончался и не читал статью.
– Не читал.
– Ну и отлично, а теперь прощайте, у меня летучка
начинается.
– Но…
– Напишите нам письмо и получите официальный ответ.
Трубка запищала. Подавившись клокочущей злобой, я позвонила
Володе на работу.
– Козлов, – гаркнул Мишка.
– Романова, – в тон ему ответила я, – ты
знаешь, какое несчастье стряслось?
– В курсе, – буркнул Володин сослуживец.
– И что теперь будет?
– Дело закроют.
– Почему?
– В связи со смертью основного подозреваемого.
– А если это не он? Тогда что?
– Ничего, говорю же – дело закроют.
– И не станут искать настоящего преступника?
– Нет, все улики против Владимира.
– Значит, он останется убийцей и негодяем?
– Отцепись от меня, Лампа, – железным тоном
ответил Козлов.
– Сейчас оставлю в покое, только я думала, что с ним у
вас были дружеские отношения и тебе небезразлично его доброе имя.
– Слушай, – свистящим шепотом прошептал
Мишка, – дело закроют – и точка, больше разбираться не будут. Костин
покойник, ему все равно!
Я нажала на зеленую кнопку. Нет уж, конечно, Володю не
вернуть, но мне совершенно не безразлично, какая память останется о нем. А
ребенок? Он вырастет, захочет пойти работать юристом, а ему скажут: «Твой
папенька, детка, убийца, взяточник и негодяй».
Даже у того, кто ушел в небытие, должна оставаться
возможность отстоять свою честь. И потом, я-то знаю Володю лучше всех, он
никогда не делал ничего противозаконного. В статье сплошная ложь. Квартира его
состоит из одной, весьма скудно обставленной комнаты, гаража нет и в помине, у
подъезда маячит раздолбанная машина, да и с деньгами у Вовки всегда беда… И вот
теперь, когда он в могиле… Могила!
