Я послушно вдвинулась внутрь и увидела почти такой же
длинный, узкий, кишкообразный коридор.
– Михаил умер, – без всякого предисловия сообщила
Нина Михайловна.
– Как, – ахнула я, – его ударило током?
– Почему? – в свою очередь, изумилась Нина
Михайловна. – Кто сказал? У него инсульт случился, да и неудивительно, он
последнее время жутко пил, во всяком случае, я его ни разу трезвым не видела.
Всегда был либо очень пьян, либо пьян в дымину… Оля считала, что в его
алкоголизме виновата Наташа. Ну, вроде жена Мишу бросила, а он запил с горя.
– Это неправда, – пробормотала я, – Михаил
сам от нее ушел к любовнице, разве вы не слышали?
Соседка развела руками:
– Нет, чужая жизнь – потемки. Знаю только, что Миша
вернулся в квартиру к матери, ходил всегда пьяный. Ольга даже имени Наташи
слышать не могла. А что на самом деле произошло, кто ж его знает!
– Когда он скончался?
– Ну, точно не скажу, но в районе майских праздников,
не то второго числа, не то восьмого…
Я поблагодарила ее и пошла вниз. Конечно, Михаил мог убить
Соню Репнину, может быть, он даже и хотел это сделать, девчонка обошлась с ним
не лучшим образом, но… Но он этого не совершал, у Миши было замечательное,
стопроцентное алиби. В тот день, когда неизвестный человек проткнул Софью
Репнину кухонным ножом, Михаил уже давно лежал в могиле на кладбище, в таком
месте, где не испытываешь никаких чувств – ни любви, ни боли, ни ревности.
Глава 17
На улице начал накрапывать дождик. Я купила на ближайшем
лотке газету и побежала к «Павелецкой». Дождь припустил. Разбрызгивая лужи, я
подлетела ко входу на станцию и увидела женщину, обвешанную детьми.
– Мама, – ныл один, – купи мороженое.
– Пить, – капризничал другой.
– Писать хочу, – зудел третий.
У тетки был слегка обалдевший вид, но она упорно шла вперед,
не обращая внимания на нытье детей, небось привыкла к их капризам.
Внезапно мне вспомнилась Ксюша, и я разозлилась сама на
себя. И как я могла забыть про девушку! Наверное, бедняжка проголодалась и
хочет есть. Знаю, как кормят в больницах. Есть такое выражение: «Собака есть не
станет». Я, в принципе, с ним не согласна, животные никогда не будут харчить
плохие продукты. Наши мопсы дружно отворачивают носы от кефира, если у того
истек срок годности. Каким-то образом они чувствуют, что био-макс пора вылить в
помойку. Рейчел брезгливо уходит от миски с колбасой, которую я, найдя в
холодильнике, отварила. «Ешь сама, – говорит весь вид
стаффордширихи, – лопай эту дрянь, если хочешь, а мне дай лучше кашки».
Даже двортерьер Рамик, плод любви неизвестных родителей, обходит стороной миску
с куриной печенкой, издали очень похожей на свежую… И только человек, не
поморщившись, проглотит позавчерашний суп и сунет в тостер слегка заплесневелый
хлеб.
Продолжая размышлять на эту тему, я добралась до метро
«Белорусская» и быстрым шагом пошла по Лесной улице, забегая во все
попадавшиеся на дороге магазины.
В родильный дом я вошла, обвешанная пакетами. И первое, что
увидела, было объявление: «Передачи принимаются строго с десяти до двенадцати».
Чуть пониже висел «Список разрешенных продуктов». Крайне заинтересованная, я
прочла: «Минеральная вода без газа – 1 бутылка, кефир – 1 пакет, яблоки – 0,5
кг…»
Что-то мне напомнило это дацзыбао. Где-то я уже встречала
подобное объявление… Окошко с надписью «Справочная» оказалось закрыто, в
соседнем, украшенном табличкой «Сведения только о патологии беременных»,
восседала грузная тетка с неопрятной всклокоченной головой.
– Здравствуйте, – попыталась я подольститься к
тетке, – дождь на улице, жуть, все промокло.
Баба брезгливо поморщилась и процедила:
– Ничего недозволенного не возьму…
В голове мигом вспыхнуло озарение. Бутырская тюрьма! Там на
стене висело точь-в-точь такое объявление и так же категорично выглядел список
продуктов. Правда, в СИЗО все проблемы решались при помощи зеленой купюры.
Впрочем, может, и в родильном доме те же порядки?
Вытащив из бумажника пятьдесят рублей, я заскулила:
– Простите, что доставляю неудобство…
– Ерунда, – мигом заулыбалась только что
неприступная тетка, пряча купюру, – чего хотите?
– Передачу отнесите…
– Конечно, давайте, кому?
– Ксении Шлягиной, только номер палаты я не знаю, она
сегодня ночью родила.
– Сейчас посмотрю, – источала мед баба, честно
отрабатывавшая полтинник, – ага, в пятой она. Ох и повезло вам!
– Чем?
– Первые сутки для новорожденного самые важные, –
словоохотливо пояснила тетка, – а с девяти утра заступила Зинаида
Самуиловна, она…
– Слышь, мамаша, – раздалось за моей спиной.
Я оглянулась. У окошка стоял парень из тех, кого называют
«новыми русскими». Честно говоря, выглядел он карикатурно и смахивал на героя
дурного анекдота. Крупная голова парня была почти обрита, крепкий, накачанный
торс облегала черная майка, на шее болталась золотая цепь, на ногах красовались
тяжелые, тупоносые, на толстой подошве, почти зимние ботинки.
Парень небрежным жестом бросил на прилавок перед окошком
связку ключей, на которой покачивался брелок с надписью «Мерседес», сотовый
телефон и пачку сигарет «Парламент».
– Слышь, мамаша, – повторил мальчишка, –
глянь там, Мамаева родила?
Баба свела было брови к переносице, но юноша шлепнул перед
ней двадцать долларов. Быстрее кошки тетя схватила толстый гроссбух и сообщила:
– Поздравляю, папаша, сын у вас!
– Ничего не перепутала? – недоверчиво переспросил
«бизнесмен».
– Ну что вы! Вот гляньте, Альбина Мамаева, мальчик.
– Ох, е-мое, – взвизгнул посетитель, – ну ни
фига себе, а на ультразвуке девочка была. Ну клево, супер, пацан! Ну, Альбинка!
Ай, молодец! И сколько?
– Три пятьсот двадцать, – радостно возвестила
дежурная.
– Не вопрос, – отчего-то сообщил парень, услыхав информацию
о весе своего новорожденного ребенка, – но чего так мало?
– Ну что вы, – закивала головой тетка, – в
самый раз, знаете, какие бывают? Два двести, два и даже меньше.
– Ладно тогда, – протянул новоявленный
папаша, – а то ведь я – не нищий!
