Я покорно улеглась на спину и подняла конечности. Лизавета
ухватила за самый низ правую брючину, Кирюшка – левую.
– Эх, раз, два! – скомандовала девочка.
Последовал резкий рывок, я не удержалась на покрывале и
мигом оказалась на полу, пребольно стукнувшись спиной о паркет.
– Ну и отлично, – потряс джинсами Кирюшка, –
иди мойся и топай в кухню. Мы твою долю картошки оставили на столе.
Дети пошли к двери. На пороге Лизавета обернулась и ядовито
сказала:
– Кстати, взрослые люди не сидят на полу в одних
трусах, причем рваных!
– Глупости, – разозлилась я, – у меня все
белье целое, только недавно купила.
– В зеркало глянь, – хихикнул Кирюшка.
И ребята умчались.
Я поднялась и подошла к трюмо. И правда, на левом боку зияла
огромная дыра. Нет, какое безобразие! Только утром вытащила из хрустящего
пакетика совершенно новые светло-бежевые трусики, и вот пожалуйста, во что они
превратились через несколько часов носки.
Кипя от негодования, я сбегала в ванную, тщательно умылась и
пошла в кухню. Рот наполнялся слюной, а желудок сжимался. Целый день я ничего
не ела, зато сейчас оттянусь по полной программе. Жареная картошка с ветчиной и
репчатым луком, да еще приготовленная не своими руками, ну что может быть
вкусней?
Глава 19
Вбежав на кухню, я проглотила слюну, глянула на стол и
замерла с раскрытым ртом.
Несколько лет назад, когда старший сын Кати, Сережка,
женился на девочке Юле, живущей в соседней квартире, Катерина сделала
гигантский ремонт, объединив две квартиры в одну. Как каждая бывшая советская
женщина, она мечтала о большой кухне, поэтому стенку между пищеблоками разбили
и получилось огромное, двадцатиметровое помещение. Сережка, Юля, Катюша и
Кирюшка решили, что одного санузла хватит, поэтому из второго сделали кладовку,
а из второй ванной гардеробную. Правда, по утрам в нашей квартире разыгрываются
нешуточные баталии между детьми, стремящимися к унитазу, да еще кошки любят, как
правило, надолго оккупировать «уголок задумчивости», но кухня у нас роскошная,
я ни у кого не видела такой.
Посередине стоит огромный стол со стульями. Одновременно
сесть могут десять человек, а если вытащить еще и табуретки, то спокойно
помещаются и все четырнадцать. Но сегодня табуретки пустовали, как и стулья, и
никого из домашних на кухне не было. Вернее, ни Кирюши, ни Лизы, потому что
кое-кто нагло восседал прямо посередине стола…
– Муля, – прошипела я, – что ты здесь
делаешь?!
Мопсиха, с трудом ворочая глазами, взглянула на меня. Ее
короткая, тупоносая мордочка блестела от масла, а на одном из треугольных ушек
покачивалось колечко лука с изумительно вкусной коричневой корочкой. Короткие
лапки Мулечки были растопырены, и между ними виднелось розовое брюшко, вернее,
туго набитое пузо. Перед мопсихой стояла абсолютно чистая, вылизанная
сковородка. Великолепная жареная картошечка с ветчиной исчезла, от нее остался
лишь дразнящий аромат.
Наши мопсихи, Муля и Ада, сестры, рожденные одной матерью от
одного отца, но более непохожих друг на друга девиц я не встречала. Ада шумная,
крикливая, целый день носится по комнатам, приставая ко всем с желанием
поиграть. Стоит только крикнуть «Ада!», как она мигом прибегает и начинает
бешено вертеть толстым, скрученным хвостиком. Больше всего на свете она любит
поесть и сметает из миски все, иногда мне кажется, что она проглотила бы и
гвозди, окажись те у нее в тарелке. Но, несмотря на невероятный аппетит и
постоянную готовность подкрепиться, Ада худенькая, даже тощенькая, и
посторонние люди, приходящие в гости, глядя на толстую, бочонкообразную Мулю,
восклицают:
– Ну, сразу понятно, кого в этой семье больше любят! Вы
что, ту, мелкую, совсем не кормите?
При всей своей проказливости и непоседливости Ада
великолепно воспитана и никогда не ворует со стола. Ее можно спокойно оставлять
возле блюда со свежепожаренными котлетами, и мопсиха ни за что их не тронет.
Другое дело, что она начнет тихо повизгивать, потом завывать и издавать такие
звуки, что вы сами засунете ей в пасть вожделенное яство, но чтобы утащить с
тарелки хоть крошку? Нет! Ада слишком интеллигентна и никогда не опускается до
мародерства.
Муля совсем другая. Любимое занятие второй мопсихи – тихий,
здоровый сон, желательно на подушке, под одеялом. Позавтракав, Мулечка,
пошатываясь от усталости, добредает до ближайшего кресла, лапами приподнимает
накидку и залезает в уютное, теплое местечко. Все, до вечера вы ее не увидите.
Когда наша свора, во главе с Адой, заслышав звонок, несется к двери, Муля только
вздыхает, недовольная тем, что противные люди прервали ее отдых. Но, несмотря
на апатичность, Мулечка очень непослушна. Вы можете сорвать голос, издавая на
разные лады: «Муля, Муленочек, Мусик», – но она даже и ухом не поведет.
Но стоит хозяевам зазеваться и оставить на столе еду, как
аморфная мопсиха проявляет чудеса ловкости. Ей ничего не стоит запрыгнуть на
столешницу и мигом схарчить все. Причем обертки шоколадных конфет она ловко
разворачивает носом, от колбасы отдирает шкурку, а со сковородки мигом
стаскивает крышку…
Вот и сегодня прожорливая Мулечка ухитрилась проглотить всю
заботливо оставленную для меня картошку, ветчину и лук…
– Какая ты дрянь, Муля, – произнесла я, чувствуя,
как голодный желудок медленно сжимается, – ничего не забыла! Ну скажи,
разве собаки едят лук?
Мопсиха осоловело икнула.
– А ну пошла вон со стола, – рассердилась
я, – еще и рыгает от обжорства, а бедная хозяйка сейчас от голода
скончается. Быстро убирайся, глаза бы мои тебя не видели!
Муля попыталась встать, но тут набитый животик потянул
собачку камнем вниз. Толстенькие лапки подогнулись, Мулечка шлепнулась на
объемистый зад и совершенно по-человечески горестно вздохнула. Ее карие глазки
умоляюще уставились на меня, весь вид объевшегося мопса говорил: «Пожалуйста,
отцепись, можно я лягу прямо тут, на клеенке? Ты же видишь, мне и шагу не
ступить!»
Наверное, надо было наподдавать воровке за недостойное
поведение, но я просто не способна поднять руку на существо с огромными
детскими глазами, потому, ухватив обжору за то место, где у нормальных псов
имеется талия, я, ощущая под рукой туго набитый животик, стащила гадкую Мулю с
обеденного стола и сунула на кошачью лежанку. Мопсиха благодарно зевнула, и по
кухне разнесся легкий храп. Да уж, отчего казак гладок – поел и на бок!
