Вот вчера, совершенно случайно включив телевизор, я зацепилась
взглядом за передачу «Дорожный патруль» и в изумлении просмотрела репортаж. Две
машины ехали навстречу друг другу. Одна, которой управлял не совсем трезвый
человек, вылетела на полосу встречного движения и со всей силы врезалась лоб в
лоб в другую. У иномарки, нарушившей правила, начал вытекать из бака бензин,
полупьяный виновник происшествия, зажатый в салоне, не мог самостоятельно
выбраться. Господь явно замыслил сжечь его живьем. И тогда водитель
пострадавших «Жигулей» кинулся вытаскивать того, кто изуродовал его тачку.
Кое-как он выволок алкоголика наружу и оттащил к обочине. Кстати, очень
вовремя, разлитое топливо вспыхнуло, и огонь мигом охватил машины. Маленькая
деталь: у того, кто поспешил на помощь, была… сломана нога. Уж как он ухитрился
с перебитой ногой носиться по шоссе, спасая того, кто причинил ему физический и
моральный ущерб, я не понимаю, но твердо знаю: такой человек не предаст друга
ради зеленой ассигнации!
И Володя Костин не мог брать взятки и покупать тайком от
всех квартиры и машины, ну нехарактерны такие поступки для его личности. Славка
ошибается!
Я захлопнула окно и глянула на часы: семь сорок, пора
вытаскивать Кирюшку с Лизаветой из уютной постели. Я распахнула дверь комнаты
Лизаветы и крикнула:
– Эй, пора вставать! – и неожиданно приняла
решение.
Так, скоро явится Константин Ребров. Допрошу мужика с
пристрастием. Пусть расскажет, кто дал ему информацию о Вовке, я поеду к этой
личности и потребую показать мне четырехкомнатные хоромы и джип, принадлежащий
Костину. Я поверю в этот бред только тогда, когда увижу все это собственными
глазами.
Глава 27
Ребров оказался точен, как Восточный экспресс. Ровно в
девять ноль-ноль раздался звонок в дверь Вовкиной квартиры. Я открыла. На
пороге стоял маленький, щуплый человечек, по виду смахивающий на
тринадцатилетнего мальчишку.
Константин, очевидно, знал о производимом впечатлении,
потому что изо всех сил старался быть солидным. Щеки и подбородок мужика
украшала черная растительность. На носу сидели дорогие очки в модной оправе, а
тело было задрапировано в длинный, почти до пят, темно-синий кожаный плащ. Но
все старания пропали втуне. Выглядел он как подросток, загримированный под
взрослого дядьку, – смешно и нелепо. Единственно, что в нем было приятным,
так это голос – густой, сочный бас. Хотя, согласитесь, подобный экземпляр
должен был изъясняться дискантом.
– Вы Евлампия Романова? – прогремел Ребров.
Я кивнула и пригласила его войти. Константин начал бродить
по квартире.
– Ремонт делали не так давно, – завела я, –
сантехнику меняли…
– Это без разницы, – ответил агент.
– Ну как же…
– Да просто, тот, кто купит, под себя переделывать
начнет, важно другое!
– Что?
– Месторасположение дома, этажность, метраж, наличие
мусоропровода и телефона, высота потолка, санузел какой, раздельный или
совмещенка, – методично перечислял Ребров и вынес вердикт: – Тысяч за
двадцать пять можно попробовать поставить, если желающих не найдется, станем
снижать цену. Вы как хотите, через агентство или мне доверите?
– Разве вы не в риелторской конторе служите?
– В «Золотом ключе», – улыбнулся
Константин, – только иногда беру «левых» клиентов. Да и вам выгодней
получится. В агентстве тысячу долларов заплатите, мне же только пятьсот, можете
не волноваться, все сам сделаю, документы соберу, вам лишь останется денежки
получить, даже выписываться не придется, только паспорт дайте.
– Я здесь не прописана, квартира досталась мне по
наследству.
– Давно?
– В начале сентября брат умер.
– Ну, – поскучнел Ребров, – в течение
полугода вы с этой жилплощадью ничего сделать не сможете. Очень жаль. У меня
клиент сейчас есть, такую однушку хочет, в этом районе, но, видно, не судьба.
– Кофе желаете? – вежливо предложила я.
Константин глянул на часы.
– Давайте глотну. Холод какой на улице, словно не
сентябрь, а конец ноября.
Мы уселись на кухне. Ребров оглядел голое окно, разномастные
кружки, стол, не покрытый ни клеенкой, ни скатертью, и заявил:
– Холостой небось брат-то ваш был. Неуютно жил.
– Угадали, – ответила я, – женой Вова не
успел обзавестись.
– Молодым, что ли, помер?
– Первого октября бы сорок исполнилось.
– Да ну? Чего же приключилось? Рак? Или в аварию попал?
– Он покончил с собой, в тюрьме.
– Извините, – тихо сказал Ребров.
Я отставила чашку и накрыла своей ладошкой его противно
потную ручонку.
– А вы знали моего брата!
– Быть того не может, – дернулся Ребров.
– Может, – ответила я, – смотри сюда,
Константин.
Агент, как завороженный, уставился на меня. Я покачала перед
его носом ключом, висевшем на простом колечке.
– Что это? – тихо спросил Ребров.
– Ключи от квартиры, где мы сейчас сидим, – мило
улыбнулась я, – дверь заперта, а теперь гляди. – Со всего размаха я
зашвырнула ключики в открытую форточку.
– Это чего, зачем? – начал заикаться Константин.
– А затем, мой ангел, что ты не уйдешь отсюда, пока не
расскажешь, кто велел тебе оболгать майора Костина и написать пасквиль под
названием «Мент позорный».
Агент сравнялся цветом с холодильником.
– Вы… вы…
– Я сестра Володи Костина, родная. Майор попал по
ложному обвинению в Бутырскую тюрьму. В камеру принесли помойную газетенку с
твоим опусом. И брат покончил с собой. Между прочим, оставив записку: «Прошу
винить в моей смерти Константина Реброва, извалявшего в грязи честное имя
майора Костина». Кстати, имей в виду, что только от меня зависит, давать или не
давать ход делу о доведении до самоубийства.
Трясущимися руками Ребров достал сигареты и зажигалку.
– Впрочем, – решила я слегка успокоить его, –
если расскажешь всю правду про того, кто заставил тебя написать вранье, то я
привлеку к ответственности не тебя, а его! Ну, колись, откуда получили «жареные
факты»?
Ребров не только внешне был похож на мышь. Душа у него тоже
оказалась мышиной.
