— Вы знали, что ваш брат дружит с мэром? — Она изумленно посмотрела на комиссара.
— Что вы хотите сказать?
— Сейчас они заняты тем, что играют в шашки.
Жюли подумала, что ее разыгрывают, но когда Мегрэ заверил, что это чистая правда, она растерялась.
— Не понимаю…
— Почему?
— Потому что мэр не так уж прост с людьми. И главное, я знаю, он не любит Луи. Сколько раз он к нему придирался. Хотел даже отнять у него вид на жительство.
— А с капитаном Жорисом?
— Что?
— Господин Гранмэзон дружил с капитаном?
— Как со всеми! Он здоровается за руку, шутит, добавляет два слова о погоде, и это все. Иногда, я уже вам говорила, он брал моего хозяина на охоту… Но это, чтобы не быть одному…
— Вы еще не получили письма от нотариуса?
— Получила! Он мне пишет, что я являюсь единственной наследницей. Но что это, собственно, значит? Правда, что по наследству дом отойдет ко мне?
— Да, как и триста тысяч франков! Она машинально продолжала есть, потом проговорила:
— Это невозможно… Нелепость… Ведь я же вам говорю — у него никогда не было таких денег!
— Где его место?.. Он обедал на кухне?
— Там, где вы сидите, в плетеном кресле.
— Вы вместе ели?
— Да… Разве что время от времени я шла взглянуть на плиту и подать что-нибудь… За ужином он любил читать газету, иногда вслух.
Мегрэ не был чувствителен. И все-таки его взволновал безмятежный покой этой обстановки. Казалось, что часы тикают необычайно медленно. Отблеск света от медного маятника отражался на противоположной стене. И этот сладковатый запах какао… При малейшем движении Мегрэ плетеное кресло привычно поскрипывало, так же как и во времена, когда в нем сидел капитан Жорис.
— Полный стакан из бутылки, которая стояла на камине.
— Арманьяк, — вспомнил Мегрэ.
— Смотрите-ка! На третьем этаже зажегся свет. Наверное, служанка ложится спать. Мэр встает. Он…
Какие-то голоса, там, у бистро. Шум мотора. Едва различимые слова:
— В ста метрах? В доме?
— Нет… Прямо напротив.
Мегрэ пошел навстречу машине. Он остановил ее довольно далеко от виллы, чтобы не спугнуть мэра. В машине сидели несколько человек в полицейских мундирах.
— Какие новости?
— Из Эврё сообщили, что человек в желтой машине арестован.
— Кто он?
— Подождите! Он протестует! Грозится вызвать посла.
— Иностранец?
— Норвежец. Нам сказали по телефону его фамилию, но было трудно разобрать: Мартино или Мотино… Его документы в порядке. Жандармы спрашивают, что им делать…
— Везти его сюда, вместе с желтой машиной… Кто-нибудь из жандармов наверняка умеет водить. Следуйте в Кан… Попытайтесь узнать, где обычно останавливается госпожа Гранмэзон, когда приезжает в Париж…
— Нам это уже сообщили: в гостинице «Лютеция», на бульваре Распай…
— Позвоните туда из Кана и узнайте, приехала ли она и что делает. Это не все! Если она там, обратитесь от моего имени в уголовную полицию и попросите установить за ней наблюдение. Но пусть действуют осторожно!..
Машина в три приема развернулась на узкой дороге. Мегрэ снова подошел к Люка, но тот уже спускался со стены.
— Что ты делаешь?
— А не на что больше смотреть.
— Они разошлись?
— Нет, но мэр подошел к окну и наглухо задернул шторы…
В ста метрах виднелось судно из Глазго, медленно входившее в шлюз. Раздавались команды на английском языке. Порыв ветра сорвал шляпу с головы комиссара. Окно третьего этажа вдруг погасло. Теперь весь фасад виллы погрузился в темноту.
8. Мэр ведет следствие
Мегрэ стоял посреди дороги, засунув руки в карманы и нахмурив брови.
— Вы чем-то встревожены? — спросил Люка, который хорошо знал своего шефа.
Да и сам он был встревожен, судя по тому, как мрачно он рассматривал стоящую перед ним виллу.
— Нам следовало бы находиться там, внутри, — пробормотал комиссар, всматриваясь в каждое окно.
Все они были заперты. Никакой возможности проникнуть в дом. Мегрэ бесшумно подошел к двери, наклонил голову, чтобы послушать. Он знаком приказал Люка молчать. И оба прильнули ухом к дубовым створкам двери. Голосов не было слышно. Но в кабинете раздавалось топтание и глухой, размеренный стук. Неужели они дрались? Мало вероятно: удары не были бы такими размеренными. Два человека, которые дерутся, передвигаются туда-сюда, толкают друг друга, натыкаются на мебель, и удары сыпятся то чаще, то реже.
А тут как будто сваи забивали. Можно было даже уловить тяжелое дыхание того, кто наносил удары. И контрапунктом — глухое хрипение.
Мегрэ встретился взглядом с инспектором. Комиссар показал рукой на замочную скважину, и Люка понял, вытащил из кармана набор отмычек.
— Тихо!
Внутри дома наступила тяжелая, тревожная тишина. Ни ударов, ни шагов. Разве что — едва уловимо — хриплое дыхание человека, теряющего последние силы.
Люка дал знак и открыл дверь. Слева, из кабинета, пробивался свет. Мегрэ с досадой пожал Плечами. Он превышал свои полномочия, значительно превышал, тем более в доме у официального лица, человека такого щепетильного, как мэр Вистреама.
— Ну, да ладно!
Из коридора он отчетливо слышал дыхание, но только одного человека. Никакого движения. Люка нащупал в кармане револьвер. Одним толчком Мегрэ распахнул дверь. Он остановился в крайнем смущении и растерянности. Быть может, он ожидал увидеть новую драму? Но это было нечто другое! В высшей степени ошеломляющее. Господин Гранмэзон стоял с разбитой губой и подбородком, залитым кровью. Его халат, растрепанные волосы, отупелое выражение лица придавали ему вид боксера, поднимающегося после нокаута. Едва держась на ногах, он опирался о камин, так сильно наклонившись назад, что только чудом не падал. В двух шагах от него стоял растрепанный Большой Луи. На его еще сжатых кулаках виднелась кровь — кровь мэра!
Значит, в коридоре они слышали шумное дыхание Большого Луи! Это он так запыхался, избивая мэра! От него сильно пахло спиртным. На столе валялись стаканы.
Полицейские были настолько ошеломлены, а мэр и Большой Луи так отупели, что прошло некоторое время, прежде чем они заговорили.
Господин Гранмэзон вытер губу и подбородок полой халата и, силясь удержаться на ногах, пролепетал:
— Что же это… Что же?..
— Прошу извинить меня за то, что вошел в дом, — вежливо сказал Мегрэ. — Я услышал шум… Дверь была не заперта.
