— Я не хочу в школу, ма. И Руфь тоже не хочет. Мы видели, какие здесь ребята учатся. Противные. Дразнят нас — Оки! Мы их видели. Я не хочу в школу.
Мать с жалостью посмотрела на его белобрысую голову.
— Ты хоть сейчас-то не капризничай, — взмолилась она. — Вот устроимся, тогда пожалуйста. А сейчас не надо. Сейчас нам и без того трудно.
— Я шесть персиков съела, — сказала Руфь.
— Ну, будет понос. А уборной поблизости здесь нет.
Лавка, принадлежащая компании, помещалась в сарае из рифленого железа. Витрины у нее не было. Мать открыла затянутую сеткой дверь и вошла внутрь. За прилавком стоял низкорослый человек. Он был совершенно лысый, и его голый череп отливал синевой. Широкие темные брови таким резким углом взлетели над его глазами, что лицо казалось удивленным и даже испуганным. Нос у него был длинный, тонкий и крючковатый, точно клюв; из ноздрей торчали рыжеватые волосы. Черные сатиновые нарукавники прикрывали рукава его синей рубашки. Когда мать вошла, он стоял, облокотившись на прилавок.
— Добрый день, — сказала мать.
Он с интересом оглядел ее. Брови взлетели еще выше.
— Здравствуйте.
— У меня талон на доллар.
— Что ж, забирайте товару на свой доллар, — сказал продавец и визгливо хихикнул. — Да-с. На весь доллар. На один доллар. — Он повел рукой, показывая на полки. — Что угодно есть, — и подтянул нарукавники.
— Я думаю мяса взять.
— Все сорта держим. Фарш. Хотите фарша? Двадцать центов фунт.
— Что-то очень дорого. По-моему, я последний раз брала по пятнадцати.
— Да, дорого. — Продавец хихикнул. — А в то же время не так уж дорого. Поезжайте-ка за фаршем в город, на это уйдет почти галлон бензина. Выходит, что и не дорого, потому что бензина у вас нет.
Мать строго проговорила:
— А разве вы тоже потратили галлон бензина, чтобы привезти это мясо сюда?
Продавец восторженно захохотал.
— Так рассуждать — все шиворот-навыворот получится, — сказал он. — Мы мясо не покупаем, мы его продаем. А если б покупали, тогда дело другое.
Мать поднесла два пальца к губам и сосредоточенно нахмурила брови.
— Тут одно сало да жилы.
— Я за него не ручаюсь, может, оно и не сварится. И за то, что сам стал бы его есть, тоже не ручаюсь. Да мало ли чего я не стал бы делать.
Мать бросила на него свирепый взгляд. Она старалась сладить со своим голосом:
— А подешевле есть что-нибудь?
— Бульонные кости, — ответил он. — Десять центов фунт.
— Да ведь это одни кости?
— Одни кости, — подтвердил он. — Вкусный суп будет. Из одних костей.
— А суповое мясо?
— Есть и суповое. Пожалуйста. Двадцать пять центов.
— Может, без мяса обойтись? — сказала мать. — Да им хочется. Просили мяса купить.
— Мяса всем хочется, мясо всем нужно. Возьмите фарш. Сало вытопите, пойдет на подливку. Ничего не пропадет. Костей выкидывать не придется.
— А почем… почем боковина?
— Вон куда вы махнули! Это едят только на рождество. Или в день всех святых. Тридцать пять центов фунт. Будь у меня индейка, я бы вам индейку дешевле уступил.
Мать вздохнула.
— Давайте два фунта фарша.
— Слушаю, мэм. — Он соскреб бледное мясо на вощеную бумагу. — Что еще?
— Еще хлеба.
— Прошу. Большая буханка пятнадцать центов.
— Ей цена двенадцать.
— Совершенно верно. Поезжайте в город, там купите за двенадцать. Галлон бензина. Что прикажете еще? Картошки?
— Да, картошки.
— На четверть доллара пять фунтов.
Мать с грозным видом двинулась на него.
— Наслушалась я вас, довольно! Я знаю, почем она в городе.
Продавец поджал губы.
— Поезжайте в город.
Мать посмотрела на свою стиснутую в кулак руку.
— Что же это такое? — тихо спросила она. — Вы здесь хозяин?
— Нет. Я здесь работаю.
— А зачем вы шутки шутите? Так легче, что ли?
Она разглядывала свои заскорузлые, морщинистые руки. Продавец молчал.
— Кто же здесь хозяин?
— Акционерное общество «Ферма Хупера», мэм.
— Оно и цены устанавливает?
— Да, мэм.
Мать подняла на него глаза и чуть улыбнулась.
— К вам, наверно, кто ни придет, все вот так злятся, как я?
Он помолчал, прежде чем ответить.
— Да, мэм.
— Потому вы и шутки шутите?
— То есть как?
— Такое подлое дело. Вам, наверно, стыдно. Поневоле отшучиваетесь. — Голос у матери был мягкий. Продавец, как зачарованный, смотрел на нее. Он молчал. — Значит, так, — сказала наконец мать. — Сорок центов за мясо, хлеб — пятнадцать, картошка — двадцать пять. Всего восемьдесят центов? А кофе?
— Самый дешевый — двадцать центов, мэм.
— Значит, ровно доллар. Работали семеро, а наработали только на ужин. — Она опять взглянула на свои руки. — Заверните, — быстро проговорила она.
— Слушаю, мэм, — сказал продавец. — Благодарю вас. — Он положил картошку в бумажный мешок и аккуратно загнул его сверху. Потом покосился на мать и быстро спрятал глаза, опустив их к прилавку.
Мать следила за ним и чуть улыбалась.
— Как же вы пошли на такую работу? — спросила она.
— А есть человеку надо? — сказал продавец и повторил грозно: — Надо человеку есть?
— Какому человеку? — спросила мать.
Он положил на прилавок четыре пакета.
— Фарш, картофель, хлеб, кофе. Ровно доллар.
Мать протянула ему талон и подождала, пока он запишет фамилию и сумму.
— Вот так, — сказал продавец. — Теперь в расчете.
Мать взяла пакеты с прилавка.
— Слушайте, — сказала она. — У нас нет сахара к кофе. Том — мой сын — захочет с сахаром. Слушайте. Они сейчас работают. Отпустите мне сахару, а талон я принесу потом.
Продавец отвел глаза в сторону — отвел так, чтобы не видеть матери.
— Не могу, — тихо сказал он. — Такое правило. Не могу. Мне влетит. Выгонят.
— Да ведь они работают в саду. Им уж, верно, больше десяти центов причитается. Дайте мне только на десять центов. Тому хочется сладкого кофе. Он просил купить сахара.
— Не могу, мэм. Такое правило. Без талона товар не отпускается. Управляющий то и дело мне это твердит. Нет, не могу. Не могу. Меня поймают. На этом нас всегда ловят. Всегда. Не могу.
