Кэйси лежал на животе, заглядывая под машину. Он подпирал рукой подбородок, заросший редкой щетиной. Шляпа у него была сдвинута на затылок и прикрывала ему шею полями.
— Я, когда был проповедником, на всю жизнь наговорился, — ответил он.
— Да, но ведь ты иной раз и дело говоришь.
— Неспокойно мне, — сказал Кэйси. — Сейчас, как вспомню, так, выходит, я здорово блудил, когда был проповедником. Если не буду больше проповедовать, надо жениться. Знаешь, Томми, уж очень охота разбирает.
— Меня тоже, — сказал Том. — Когда я вышел из Мак-Алестера, так прямо сам не свой был. Подцепил какую-то шлюху. Что потом было, этого я тебе не скажу. Этого я никому не скажу.
Кэйси засмеялся.
— Я знаю, что потом было. Я раз ушел в пустыню, постился там, а когда вышел, со мной то же самое было.
— Ври больше, — сказал Том. — Денег на это я не потратил, но девочке здорово досталось. Думала, я рехнулся. Заплатить-то следовало, да у меня было при себе всего пять долларов. Она сказала, ей никаких денег не нужно. Ну, залезай сюда, держи. Сейчас я его освобожу. Ты отверни вот этот болт, а я свой, тогда легко пойдет. Осторожнее с прокладкой. Весь целиком выйдет. Старый «додж» — всего четыре цилиндра. Мне приходилось такой разбирать. Коренные подшипники громадные, как дыня. Ну… спускай… подхватывай. Просунь руку, там сальник держит… легче. Есть! — Картер лежал между ними на земле, и в корытцах у него все еще поблескивало масло, Том вынул из одного корытца кусок баббита. — Вот, — оказал он и повертел его пальцами. — Вал стоит коленом кверху. Принеси-ка ручку, она там, сзади. Проверни немного, пока я не крикну.
Кэйси поднялся, нашел заводную ручку и приладил ее.
— Можно?
— Давай… легче… еще немного… еще… так.
Кэйси опустился на колени и заглянул под машину. Том покачал шатунный подшипник на коленчатом валу.
— Вот в чем все дело, — сказал он.
— А почему так получилось? — спросил Кэйси.
— Да черт его знает. Этот рыдван лет тридцать бегает по дорогам. Спидометр показывает шестьдесят тысяч миль. Значит, на самом деле сто шестьдесят тысяч, а сколько раз стрелку переводили назад, одному богу известно. Перегрев сильный, может, когда-нибудь масла не хватило, вот и расплавился. — Он вынул шплинты, захватил ключом головку болта и сделал крутой поворот. Но ключ соскользнул. На руке осталась глубокая ссадина. Том посмотрел на нее, кровь сразу выступила из раны и, смешиваясь с маслом, потекла в картер.
— Дело дрянь, — сказал Кэйси. — Дай я отверну, а ты завяжи руку.
— Вот еще! Да у меня никогда так не бывало, чтобы возиться с машиной и не порезаться. Порезал, значит, все в порядке, беспокоиться нечего. — Он снова взял ключ. — Жаль, гаечного нет, — и, ударяя ладонью по рукоятке ключа, мало-помалу отвернул все болты. Потом вынул их и положил в картер, туда же, где лежали картерные болты и шплинты. Вынул шатун с поршнем и тоже положил их в картер. — Ну, слава богу, сделано! — Он вылез из-под машины, вытащил за собой картер, обтер руку тряпкой и осмотрел рану. — Хлещет, черт ее подери! Сейчас остановим. — Он помочился, подобрал с земли пригоршню грязи и приложил ее к ране. Кровь почти сразу остановилась. — Лучше этого средства нет, — сказал он.
— Паутина тоже помогает, — сказал Кэйси.
— Да. Только паутину не всегда достанешь; а мочу — пожалуйста, когда угодно. — Он сел на подножку и стал рассматривать расплавленный подшипник. — Найти бы где-нибудь «додж» двадцать пятого года. Сдерем с него все, что нужно, — может, наладим. И куда это Эл заехал к чертям на кулички?
Тень от плаката протянулась теперь футов на шестьдесят. Время шло. Кэйси сел на подножку и посмотрел на запад.
— Скоро поедем через высокие горы, — сказал он и, помолчав, окликнул: — Том!
— Да?
— Том, я присматривался к машинам, которые проезжали мимо нас и мимо которых мы сами проезжали. И все одно и то же.
— Что одно и то же?
— Том, на Запад едем не мы одни, таких семей сотни. Я все присматривался. На Восток никто не едет. Ты разве сам не заметил?
— Заметил.
— Да ведь они… будто от войска какого бегут. Будто вся страна снялась с места.
— Да, — сказал Том. — Вся страна снялась с места. Мы тоже снялись.
— А что, если… если ни мы, ни другие не найдем там работу?
— Иди ты к черту! — крикнул Том. — Откуда я знаю, что будет? Я шагаю левой ногой, шагаю правой, только и всего. Так и в Мак-Алестере было четыре года подряд: войдешь в камеру, выйдешь из камеры, в столовую — из столовой. Я надеялся, на воле будет по-другому. И в тюрьме старался ни о чем не думать, чтобы не рехнуться, и сейчас то же самое. — Он повернулся к Кэйси. — Вот расплавили подшипник. Заранее этого никто не знал, никто и не беспокоился. Сейчас поломка налицо — будем чинить. Так и во всем остальном надо поступать. Я зря беспокоиться не намерен. Не хочу зря беспокоиться. Вот кусочек железа и баббит. Видишь их? Видишь? Вот вся моя забота, больше у меня никаких забот нет. Куда это Эл запропастился?
Кэйси сказал:
— Нет, ты послушай, Том… А черт! И слов не подберешь, какие нужно.
Том снял нашлепку грязи с руки и отшвырнул ее в сторону. По краям рану окаймляла темная полоска. Он взглянул на проповедника.
— Я вижу, ты настроился разглагольствовать. Ну что ж, валяй. Я люблю послушать. У нас надзиратель то и дело произносил речи. Вреда нам от этого никакого не было, а ему одно удовольствие. Ну, что там у тебя накопилось?
Кэйси пощипывал ногтями длинные узловатые пальцы левой руки.
— Сейчас всякие дела творятся, и многих людей это коснулось. Люди шагают левой ногой, шагают правой, как ты говоришь, и не задумываются над тем, куда идут, но путь у них одинаковый, у всех одинаковый. Ты прислушайся, как все движется, ползет потихоньку, шуршит… прислушайся, какое во всем этом беспокойство. Сейчас всякие дела творятся, а люди, которых это коснулось, ничего еще не знают… до поры до времени. Люди сдвинулись с места, едут на Запад, дома у них стоят пустые. И все это должно привести к чему-то. К чему-то такому, что перевернет всю страну.
Том сказал:
— А я знаю одно: шагнул левой, шагнул правой.
— Да, но если тебе встретится изгородь, ты и через изгородь полезешь?
— Надо будет, полезу, — сказал Том.
Кэйси вздохнул:
— Пожалуй, так лучше. Я с тобой согласен. Но ведь изгороди бывают разные. И люди разные. Есть вот вроде меня: изгородь еще не поставлена, а они уж лезут, не дожидаются.
— Это не Эл там едет? — спросил Том.
— Да. Похоже — он.
Том встал и завернул шатун и нижнюю крышку подшипника в кусок дерюги.
— Надо взять на образец, чтобы не ошибиться, — сказал он.
