— Приведи себя в порядок. Надень чистое платье. Я выстирала. Пригладь волосы. Протри глаза. — Мать говорила взволнованно.
Роза Сарона хмуро ответила:
— Мне нездоровится. Я хочу, чтобы Конни пришел. Я без него ничего не буду делать.
Мать круто повернулась к Розе Сарона. Руки у нее были все в желтой кукурузной муке.
— Роза, — строго сказала она, — пора за ум взяться. Довольно тебе хныкать. Скоро придет Женская комиссия, что же, мы их неряхами встретим?
— Мне нездоровится.
Мать двинулась на нее, протянув вперед запорошенные мукой руки.
— Ступай умойся, — сказала она. — Иной раз в жизни так бывает, что свое нездоровье надо про себя держать.
— Меня стошнит, — жалобно протянула Роза Сарона.
— Ну отойди в сторонку, пусть стошнит. Конечно тебя будет тошнить. Всех тошнит. Отойди в сторонку, а потом приведи себя в порядок — вымой ноги и надень туфли. — Мать снова принялась за работу. — И заплети косы, — добавила она.
Сало на сковороде зашипело и брызнуло во все стороны, когда мать опустила в него тесто с ложки. Подливку она приготовила в котелке: смешала муку с салом, посолила и долила водой. Кофе начинал закипать в большой консервной банке, и от нее потянуло кофейным ароматом.
Отец не спеша вернулся к палатке, и мать оглядела его критическим оком. Он спросил:
— Так, говоришь, Том получил работу?
— Да, сэр. Мы еще спали, а он уже ушел. Ну-ка открой этот ящик и достань себе чистый комбинезон и рубашку. И вот еще что, мне самой некогда, — вымой уши Руфи и Уинфилду. Там есть горячая вода. Ладно, па? Поскреби им как следует и шею и уши. Так, чтобы детки у нас блестели!
— Ишь раскудахталась! Что это с тобой? — проворчал отец.
Мать воскликнула:
— Надо, чтобы у семьи был приличный вид! В дороге до того ли было? А сейчас никто нам не мешает прибраться. Оставь грязный комбинезон в палатке, я его выстираю.
Минут через пять отец появился в побелевших от стирок комбинезоне и рубашке. И он повел приунывших, испуганных детей к санитарному корпусу.
Мать крикнула ему вдогонку:
— Уши покрепче потри!
Дядя Джон вышел из мужской половины корпуса и посмотрел по сторонам, потом вернулся обратно, сел на унитаз и долго сидел там, подпирая руками разболевшуюся голову.
Мать сняла со сковороды румяные лепешки и только успела опустить в кипящее сало ложку с тестом, как на землю возле костра упала чья-то тень. Она оглянулась через плечо. Позади нее стоял небольшого роста человек, тощий, как жердь, с загорелым морщинистым лицом и веселыми глазами. Швы на его чистом белом костюме были посекшиеся. Он улыбнулся ей и сказал:
— С добрым утром.
Мать недоверчиво оглядела его с ног до головы и нахмурилась.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Вы миссис Джоуд?
— Да.
— Меня зовут Роули. Я управляющий лагерем. Зашел посмотреть, как тут у вас, все ли в порядке. Может быть, вам что-нибудь нужно?
Мать недоверчиво разглядывала его.
— Нет, ничего не нужно, — ответила она.
Роули сказал:
— Я спал, когда вы приехали. Хорошо, у нас нашлось свободное место. — Говорил он приветливо.
Мать сказала просто, чистосердечно:
— Мне здесь все нравится. Особенно прачечная.
— Подождите! Скоро женщины соберутся на стирку. Вот будет весело! Как на молитвенном собрании. Знаете, миссис Джоуд, что они вчера придумали? Стали петь хором. Поют гимны и трут белье в такт. Я просто заслушался.
Лицо матери мало-помалу подобрело.
— Да, это, наверно, хорошо было. А вы хозяин?
— Нет, — ответил он. — Здешний народ любого хозяина не у дел оставит. Поддерживают чистоту в лагере, следят за порядком — сами со всем справляются. Я таких людей в жизни не видывал. В помещении, где у нас бывают собрания, шьют одежду, мастерят игрушки. В жизни не видывал таких людей.
Мать посмотрела на свое грязное платье.
— А мы еще не успели прибраться, — сказала она. — В дороге трудно поддерживать чистоту.
— Точно я сам этого не знаю, — сказал Джим Роули. Он потянул носом. — Чем это у вас так вкусно пахнет — кофе варите?
Мать улыбнулась.
— Правда, вкусно? На воздухе всегда все вкуснее. — И она сказала с гордостью: — Мы сочтем за большую честь, если вы позавтракаете с нами.
Он подошел к костру, присел на корточки, и это окончательно обезоружило мать.
— Мы гордимся таким гостем, — сказала она. — Завтрак у нас не бог весть какой, а все-таки добро пожаловать.
Джим Роули широко улыбнулся ей.
— Я уже завтракал. А вот от кофе не откажусь. Уж очень вкусно пахнет.
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Вы только не торопитесь.
Мать налила в оловянную кружку кофе из консервной банки. Она сказала:
— Сахара мы еще не купили. Может, сегодня достанем. Если вы любите с сахаром, тогда будет невкусно.
— А я не пью с сахаром, — сказал Роули. — Он только вкус отбивает у хорошего кофе.
— Нет, немножко все-таки не мешает, — сказала мать. Она вдруг пристально посмотрела на него, стараясь понять, почему он сумел завоевать ее так легко и так быстро. Она искала разгадки в его лице и не находила в нем ничего, кроме приветливости. Потом она посмотрела на его белый пиджак, посекшийся по швам, и окончательно успокоилась.
Он потягивал кофе из кружки.
— Женщины, наверно, зайдут к вам с утра.
— Мы еще не успели прибраться, — сказала мать. — Им бы лучше повременить, когда мы немного устроимся.
— Ну, их этим не удивишь, — сказал управляющий. — Они сами так приехали. Нет, комиссии у нас хорошие, потому что они все понимают. — Он допил кофе и встал. — Ну, надо идти. Если вам что-нибудь понадобится, заходите в контору. Меня всегда можно там застать. Замечательный кофе, благодарю вас. — Он поставил кружку на ящик, помахал на прощанье рукой и зашагал вдоль палаток. И мать слышала, как он заговаривал с людьми, попадавшимися ему навстречу.
Мать опустила голову и с трудом сдержала слезы.
Отец подошел к палатке, ведя за собой детей. Глаза у них были все еще мокрые после перенесенных страданий. Они шли притихшие и чистенькие. Нос Уинфилда уже не лупился от загара.
— Вот, — сказал отец. — Грязь соскреб и заодно еще два слоя кожи. Чуть не отшлепал, не желают смирно стоять — и только.
Мать оглядела их.
— Вон какие стали хорошенькие, — сказала она. — Ешьте лепешки с подливкой. Надо убрать поскорее и здесь и в палатке.
