— И он еще упрекает в плутовстве меня! Я не могу управлять своей силой, но ты! Забраться ко мне в голову и...
Щелкнул замок, и Блайз осведомилась с порога:
— Эй! По какому поводу вы сцепились теперь?
— Он жульничает! — воскликнули оба в один голос, указывая друг на друга.
Tax обнял ее.
— Ты совсем озябла. Позволь мне приготовить тебе чаю. Как прошла конференция?
— Неплохо. — Она сняла меховую шапочку и смахнула с серебристых ворсинок снежинки. — Вернер слег с крупом, поэтому они были рады моему участию. — Она склонилась к Дэвиду и ласково чмокнула его в синеватую от щетины щеку. — Привет, дорогой, как там в России?
— Мрачно. — Он принялся собирать раскатившиеся по полу фигурки. — Знаешь, по-моему, это нечестно.
— Что именно?
Она сбросила пальто на диван, стащила заляпанные грязью ботинки и уютно устроилась в подушках, спрятав ступни под серебристый лисий мех.
— Эрл разъезжает по Италии в поисках Бормана и спасает Ганди от индуса-фанатика, а ты торчишь в захудалом мотеле на конференции по ракетостроению.
— От тех, кто просто сидит и говорит, тоже есть польза. Уж тебе-то следовало бы это знать. Кроме того, на твою долю славы досталось сполна. Забыл об Аргентине?
— Это было больше года назад, к тому же я только и делал, что уговаривал перонистов, в то время как Эрл с Джеком разгоняли вояк на улицах. И кого, как ты думаешь, заметила пресса? Нас? Ни за что не поверю. В нашем деле, чтобы тебя заметили, нужна помпа.
— И что же это за дело? — поинтересовался Тахион и передал Блайз кружку с дымящимся чаем.
Дэвид подался вперед, вытянув шею, как любопытный птенец.
— Спасение мира от катастроф. Использование наших талантов на благо человечества.
— С этого обычно все начинается, но вот чем заканчивается? Все то, что мне известно о сверхрасах — а я и сам принадлежу к одной из них, — говорит, что мы получаем то, что хотим, а всех остальных посылаем к дьяволу. Когда у крошечной горстки людей на Такисе обнаружились ментальные силы, они прекратили вступать в браки с кем-либо еще, кроме таких же, как они, чтобы не передавать свои способности. Таким образом мы обрели власть над целой планетой, а ведь нас — лишь восемь процентов от всего населения.
— У нас все будет по-другому, — с ухмылкой произнес Герштейн.
— Очень надеюсь. Но меня утешает то обстоятельство, что вас, тузов, всего несколько десятков и что Арчибальд не собрал вас всех под знамена борцов за демократию.
На последнем слове его губы едва заметно скривились.
Блайз протянула руку и отвела челку у него со лба.
— Ты осуждаешь?
— Я беспокоюсь.
— О чем?
— Мне кажется, вы с Дэвидом должны радоваться, что широкая публика вас не видит. Возмущение неимущих имущими и без того вещь неприятная, а ваша раса к тому же традиционно относится ко всему необычному и непонятному с подозрением и враждебностью. Вы, тузы, — венец всего необычного и непонятного. Что там говорит одна из ваших священных книг? Ведьмы не оставляй в живых?
— Но мы — обычные люди, — возразила Блайз.
— Нет, не обычные... больше не обычные, и другие этого не забудут. Мне известно о тридцати семи таких, как вы, но вас может быть и больше, только об этом никто не знает, это ведь не джокеры, которых видно сразу. Массовая истерия — явление особенно опасное и быстро распространяющееся. Люди уже повсюду видят коммунистов, и не думаю, чтобы трудно было перенести такое же недоверие на другое пугающее меньшинство — вроде незримой, тайной и наделенной чудовищной силой группы людей.
— Думаю, ты преувеличиваешь.
— Правда? Почитай о заседаниях КРААД. — Он махнул на кипу газет. — Всего два дня назад федеральный суд признал Алджера Хисса виновным в клятвопреступлении. Здравомыслящая нация так себя не ведет. И все это в месяц, когда вы празднуете возрождение.
— Ты говоришь о Пасхе. А сейчас празднуют первое рождение.
Слабая попытка Дэвида пошутить угасла в тяжелой тишине, которая воцарилась в комнате — было слышно лишь, как ветер бросает в стекла пригоршни снега.
Молодой человек со вздохом потянулся.
— Что-то мы совсем приуныли. Может, поужинаем и сходим на какой-нибудь концерт? В городе сегодня выступает Сачмо
[60]
.
Тахион покачал головой:
— Мне нужно обратно в госпиталь.
— Сейчас? — простонала Блайз.
— Милая, я должен.
— Тогда я пойду с тобой.
— Нет, это неразумно. Пусть Дэвид сводит тебя поужинать.
— Нет. — Ее губы сжались в упрямую линию. — Если ты не позволишь мне помогать, я хотя бы составлю тебе компанию.
— Она на редкость упряма, — заметил Дэвид из-под кофейного столика, где собирал шахматные фигуры. — Мы все уже усвоили, что спорить с ней без толку.
— Попробовал бы ты с ней жить.
Ее пальцы, вертевшие изящную меховую шапочку, внезапно сжались.
— Поверь, от этой тяготы я тебя с легкостью могу избавить.
— Не заводись, — предостерегающе бросил Тахион.
— А ты не разговаривай со мной тоном строгого папаши! Я тебе не ребенок и не какая-нибудь из ваших покорных такисианок!
— Будь ты одной из них, ты вела бы себя куда лучше; что же касается ребенка, ты сейчас очень его напоминаешь — и избалованного притом. Мы уже обсуждали это, и я не намерен поступать так, как хочешь ты.
— Мы ничего не обсуждали. Ты постоянно затыкал мне рот, меняя тему, отказывался говорить об этом...
— Мне пора в госпиталь. — Тахион поднялся и двинулся к двери.
— Видишь? — крикнула она Герштейну, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Он опять заткнул мне рот, верно?
Дэвид пожал плечами и спрятал шахматы в карман мешковатой вельветовой куртки. В кои-то веки он, похоже, не знал, что сказать.
— Будь так любезен, своди мою дженамири поужинать и попробуй вернуть ее мне в лучшем расположении духа.
Блайз бросила на Герштейна умоляющий взгляд, а такисианин с поистине царственным презрением уставился в дальнюю стену.
— Эй! По-моему, вам не помешало бы совершить романтическую прогулку в снегопад, все обговорить, хорошенько поужинать, заняться любовью и прекратить браниться. Что бы между вами ни стояло, вряд ли это такая неразрешимая проблема.
— Ты прав, — пробормотала Блайз, и ее тело постепенно обмякло под расслабляющей волной его феромонов.
Дэвид обнял Таха за плечи и подтолкнул его в комнату. Потом взял женщину за руку и вложил ее пальцы в ладонь Тахиона, после чего осенил их головы чем-то весьма смутно напоминающим крестное знамение.
