— Дес, — проговорил он слабым голосом.
Он попытался сесть, но что-то не пускало его. Мир вокруг был расплывчатым и нечетким.
— Ты на вытяжке, Tax, — сказал Дес. — Правая рука у тебя была сломана в двух местах, а с кистью все обстоит еще хуже.
— Мне жаль. — Он зарыдал бы, но слезы кончились. — Мне так жаль. Мы пытались, но я... Мне очень жаль, я...
— Тахи, — сказала она своим хрипловатым мягким голосом.
Она стояла у его кровати, одетая в больничный халат, с черными волосами, обрамляющими сияющее лицо. Она зачесала волосы вперед, чтобы прикрыть лоб; под челкой у нее расплывался ужасный фиолетово-зеленый синяк, а кожа вокруг глаз была красной и воспаленной. Он на секунду решил, что умер, сошел с ума или грезит наяву.
— Все хорошо, Тахи. Я жива. Я здесь.
Такисианин остолбенело смотрел на нее.
— Ты же погибла, — сказал он глупо. — Я опоздал. Я сам слышал выстрел, я успел схватить этого мерзавца, но было уже слишком поздно, я почувствовал, как пистолет отскочил в его руке.
— А ты не почувствовал, как он дернулся?
— Дернулся?
— На пару дюймов, не больше. В тот самый миг, когда он выстрелил. Но этого оказалось достаточно. Меня довольно сильно обожгло порохом, но пуля попала в матрас в футе от моей головы.
— Черепаха, — хрипло проговорил Tax.
Она кивнула.
— Том толкнул пистолет в тот самый миг, когда Баннистер спустил курок. А ты заставил этого мерзавца выпустить пистолет из рук, пока он не успел сделать второй выстрел.
— Вы их взяли, — сказал Дес — Парочке удалось ускользнуть под шумок, но Черепаха сделал троих, включая и Баннистера. И еще чемодан, битком набитый чистым героином. Двадцать фунтов. Оказывается, этот склад принадлежал мафии.
— Мафии? — переспросил Тахион.
— Бандитам, — пояснил Дес — Преступникам, доктор Тахион.
— Один из тех, кого взяли на складе, уже начал признаваться, — сказала Ангеллик. — Он подтвердит все: взяточничество, торговлю наркотиками, убийства в «Доме смеха».
— Может быть, у нас в Джокертауне даже появится нормальная полиция, — добавил Дес.
Чувства, которые бушевали в душе Тахиона, далеко не исчерпывались одним облегчением. Ему хотелось поблагодарить их, хотелось расплакаться, но ни слезы, ни слова не шли. У него не было сил, но он был счастлив.
— Я не подвел вас, — выдавил он наконец.
— Нет, — улыбнулась Ангеллик. Она бросила взгляд на Деса. — Ты не мог бы подождать за дверью? — Когда они остались одни, она присела на край кровати. — Я хочу кое-что тебе показать. То, что надо было показать еще давно. — Она поднесла к его лицу золотой медальон. — Открой его.
Сделать это одной рукой было нелегко, но он справился. Внутри оказалась небольшая круглая фотография пожилой женщины в постели. Ее руки и ноги были худыми и сморщенными — ссохшиеся прутики, покрытые увядшей кожей в пигментных пятнах; лицо — страшная маска.
— Что с ней произошло? — спросил Тахион, страшась услышать ответ. Еще один джокер, подумал он, еще одна жертва его неудач.
Ангеллик взглянула на старую искалеченную женщину, вздохнула и захлопнула медальон.
— Когда ей было четыре, она играла на улице и ее переехали. Лошадь наступила ей на лицо, а колесо телеги раздробило позвоночник. Это было... в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Ее полностью парализовало, но она осталась в живых. Если это, конечно, можно назвать жизнью. Следующие шестьдесят лет эта девочка была прикована к постели; ее кормили, мыли и читали ей; и у нее не было другого общества, кроме монахинь. Иногда ей хотелось лишь умереть. Она мечтала о том, как это — быть красивой, быть любимой и желанной, иметь возможность танцевать, иметь возможность чувствовать. Ох, как ей хотелось чувствовать. — Она улыбнулась. — Мне давно следовало поблагодарить тебя, Тахи, но мне очень трудно показывать другим этот снимок. Я благодарна тебе, а теперь я вдвойне твоя должница. Поэтому тебе никогда не придется платить за выпивку в «Доме смеха».
Он посмотрел на нее.
— Мне не нужна выпивка. Больше не нужна. С этим покончено.
И с этим действительно было покончено, Тахион не сомневался в этом; если ей удавалось жить со своей болью, чем мог он оправдать то, как понапрасну растрачивал свою жизнь и талант?
— Ангеллик, я могу сделать для тебя кое-что получше героина. Я был... я биохимик, а на Такисе есть очень хорошие лекарства, и я мог бы синтезировать их — болеутоляющие, нейроблокаторы. Если бы ты позволила мне провести с тобой кое-какие тесты, возможно, я смог бы сделать что-нибудь специально для твоего метаболизма. Конечно, для этого мне понадобится лаборатория. Чтобы все организовать, уйдет немало денег, но само лекарство можно сделать за сущие копейки.
— У меня есть деньги, — сказала она. — Я продаю «Дом смеха» Десу. Но то, о чем ты говоришь, незаконно.
— К черту их идиотские законы, — огрызнулся Tax. — Если ты никому не расскажешь, то и я не расскажу.
Слова вдруг полились из него, одно за другим, бурным потоком: планы, мечты, надежды, все то, что он потерял и что утопил в коньяке и «Стерно», а Ангеллик только смотрела на него, пораженная, улыбающаяся, и когда действие болеутоляющих, которые ему дали, наконец начало проходить и рука снова запульсировала болью, доктор Тахион вспомнил былые навыки и отпустил боль: почему-то у него появилось впечатление, будто часть его вины и горя ушла вместе с ней и он снова стал самим собой.
* * *
Заголовок гласил: «ЧЕРЕПАХА И ТАХИОН УНИЧТОЖИЛИ ГРУППУ НАРКОТОРГОВЦЕВ». Том вклеивал статью в альбом, когда Джоуи вернулся с пивом.
— Они не написали «Великая и Могучая», — заметил Джоуи, ставя перед Томом бутылку.
— Зато мое имя идет первым, — сказал Том. Он салфеткой стер густой белый клей с пальцев и отодвинул альбом в сторону. Под ним обнаружились схематические чертежи панциря, сделанные его рукой. — Ну, — сказал он, — куда будем ставить проигрыватель, а?
Интерлюдия два
«Нью-Йорк таймс»,
1 сентября 1966 года
В годовщину дня дикой карты
В ДЖОКЕРТАУНЕ ОТКРОЕТСЯ НОВАЯ КЛИНИКА
Вчера в Нью-Йорке было объявлено об открытии построенной на частные средства исследовательской больницы, которая будет специализироваться на лечении жертв такисианского вируса дикой карты" Объявил об этом доктор Тахион, инопланетный ученый, который помогал разрабатывать вирус и теперь займет пост руководителя нового медицинского центра, расположенного на Саус-стрит.
Медицинское учреждение будет носить название Мемориальной клиники Блайз ван Ренссэйлер, в честь покойной миссис Блайз Стэнхоуп ван Ренссэйлер, с 1947 по 1950 годы входившей в знаменитую группу «Экзоты за демократию» и умершей в 1953 году в лечебнице «Виттьер». В широких кругах она была более известна как Мозговой Трест.
