Я безуспешно попытался поймать такси, побегав по пустынной улице, потом связался с диспетчером радиовызова, но из-за шумов и завываний в трубке не смог и слова понять. Гурэнтай хранили свои секреты строго – в клубе явно работали нелегальные глушилки. Благо, жаловаться никто не станет, не рабочим же гидропонных установок это делать.
Удалившись от клуба метров на пятьдесят, я попытался связаться с диспетчером снова. На сей раз удалось, но все, о чем я узнал, так это об отсутствии машины в данном районе. Диспетчер пообещал найти меня, как только машина появится.
Я в растерянности остановился у кромки тротуара, прикидывая, что будет умнее: ждать машину или отправиться на поиски станции метро или монорельса. Учитывая, что я плохо знал здешнюю местность, второй вариант выглядел проблематичным.
Из раздумий меня вывел резкий сигнал автомобильного клаксона.
Ярко-желтый двухместный «датсун», явно с околоклубной стоянки. За рулем молодой длинноволосый японец приветливо кивает. Не иначе, подвезти хочет. Ну что ж, подумал я, это тоже выход. Даже если зарежет, хоть отдохну перед смертью.
Давно мне не приходилось ездить в подобных тележках. На переднем сиденье, покрытом пестрой циновкой, я со своими длинными ногами разместился с трудом. Японец с улыбкой наблюдал за мной. Когда я устроился, он сказал:
– Цунэго.
Я вопросительно уставился на него.
– Это мое имя, – пояснил японец, заводя заглохший мотор. Под капотом что-то натужно провернулось и затарахтело. Черт, ну и шум. После моего «ниссана» – словно в бетономешалку попал.
– Константин, – представился я. – Вас послал Сэйтё?
– Меня никто не посылал, – улыбнулся японец, и я увидел, что передний верхний клык у него выбит. – Я – сам по себе. Ни Тодзи, ни старый Ояма, ни Сэйтё – никто мною не командует.
Проверка? После случая со Спрогисом я решил держать ухо востро. Поэтому я хмыкнул и поковырял ногтем наклейку на обшарпанной дверце. «Хиномару» – японский флаг.
– Не верите, – констатировал японец, поворачивая в мрачного вида переулок, и поспешил меня успокоить. – Так ближе. Я не собираюсь похищать вас или грабить.
– С чего бы я должен вам верить?
– А с чего бы вы сели в мою машину? – ответил вопросом на вопрос Цунэго.
– Знал бы я…
Мы еле разминулись с выехавшим из-за поворота ассенизационным грузовиком. Водитель, пожилой дядька, высунулся в окно и крикнул нам вслед что-то грубое.
– Для вас это звучит странно, но в Москве есть японцы, которые не любят ни якудза, ни парней Оямы и Сэйтё. Мало того, вы знаете одного такого человека
– Мацумото-сан? – Я облегченно вздохнул. Чудаковатый инспектор-атомщик действовал в своем духе. – Значит, вас послал Мацумото?
– Ну конечно. Знаете, Константин, есть японцы, которые любят свою страну не только за то, что йена – самая твердая мировая валюта и вся планета не сможет жить без нашей электроники. И есть японцы, которые не любят людей типа Тодзи. Мацумото-сан – как раз такой человек. И он попросил меня повертеться возле «Хиросимы» и посмотреть, не появится ли русский с определенными приметами. Поручение, признаться, пустяковое – я и так торчу здесь почти каждый день. Или я, или Акио, или Садао. Акио – мой брат, а Садао – мой друг.
– Почему же Мацумото-сан ничего мне не сказал?
– Потому что вы отказались бы от прикрытия Он отрекомендовал вас как игрока-одиночку.
– М-да…
– Япония – великая страна, Константин. Точнее, была великой, а сейчас ее назвать таковой трудно, несмотря на все кажущееся величие. Можете считать меня консерватором, но я больше люблю старую Японию. Вы знаете, сейчас никто не пишет настоящих хокку. Китобэ Юкити умер от передозировки наркотиков семь лет назад, и с тех пор у Японии нет литературы. Конечно, они поставили в Токио восьмидесятиметровый памятник Мураками, ими двигало желание сделать гения из того, что валяется под ногами, – за неимением лучшего. Поэтому я уехал из Японии, Константин, поэтому я живу и работаю здесь. Моя Япония – во мне, в этой машине.
«Датсун» оставил позади промышленные кварталы и выехал на узенькую улочку. Из чудом уцелевшей таблички следовало, что это улица Независимости. Судя по однообразным шестнадцатиэтажкам. тут располагались общежития рабочих-гидропонщиков.
Кими га е ва
Тие ни ятие ни
Садзарэиси но
Ивао то нари тэ
Кокэ но мусу мадэ –
напевал японец, покачивая в такт головой.
– Что это? – с интересом спросил я.
– Японский государственный гимн. Старый, сейчас его мало кто помнит, особенно молодежь… Старый Ояма, говорят, держит специальный хор для исполнения его по торжественным дням.
– А о чем поется?
Правь, император,
Тысячу, восемь ли тысяч
Поколений, пока
Мох не украсит скалы,
Выросшие из щебня, —
продекламировал японец. – Перевод, разумеется, приблизительный. С японского очень трудно переводить, особенно настоящие стихи. Новый гимн примитивен, зато прекрасно переводится на основные европейские языки. Где вас высадить, Константин?
– Секунду, мне нужно поговорить.
Я связался с Шептуном, решив, что пора перестать секретничать. Вся моя секретность в последнее время с шумом проваливалась, так что будем откровенными. Может, так оно даже и надежнее.
– Скример? Ты жив? – спросил Шептун. Причем я так и не понял, шутка это была или нет.
– Как слышишь. Мой пацан у тебя?
– Что ему сделается… Машину мы пригнали. Виделся со стариком?
– Виделся. Мог бы и предупредить меня, что он такое.
– Маленький сюрприз, – Шептун усмехнулся. – Заметь, ТехКонтроль это не считает завышением КИ. Нелогично, а? Когда внутри тебя встроено много полезных вещей – это уже учитывается. Если ты возишь за собой все это в виде шкафа на колесиках – правила дозволяют… Ладно, не буду ворчать. Я тебя жду, Скример, появляйся. Кстати, на чем ты едешь?
– На машине. Хороший друг моего хорошего друга взялся подвезти.
– Кто?
– Ты не знаешь.
– Еще одни хорошие друзья… Что ж, тебе виднее. – И Шептун отключился Может быть, даже обиделся, если он это умеет. Пока подобного я не наблюдал.
– Можно нескромный вопрос? – повернулся я к японцу.
– Можно, – улыбаясь, разрешил тот.
– Ваш патрон Мацумото-сан сказал как-то, что европейцы задают вопросы в лоб, тогда как японцы этого не умеют… Каков ваш КИ? Поверьте, я не киберофоб, просто любопытствую. Мой лично немногим более двадцати.
– Мой КИ равен трем, – все так же улыбаясь, сказал Цунэго. – И то согласно директиве двадцать-сорок, которая значительно расширила список подотчетных искусственных изменений. ТехКонтролю нужно кормиться и напоминать о себе, поэтому они все время придумывают нововведения. Я хочу убрать и эти три пункта, благо все они из числа устранимых.
