– Вас понял, мой генерал, – ответил Абе.
Хороший парень…
Коваленко и мрачный Ламбразони догнали нас, когда я уже смог различить столбы дыма над местом предполагаемой стоянки.
В этом районе располагались три деревни, в которых жили племена, несомненно имеющие один корень, но по каким-то причинам не дружащие между собой. Мы пошли к самой дальней. До этой деревни наши преследователи доберутся в последнюю очередь.
Где-то рядом со мной, в темноте, возились мыши. Они боролись за территорию, за еду, за власть… Вся жизнь – борьба.
Я прикрыл глаза. Что ни говорите, а спать под крышей – это далеко не то же самое, что спать на открытом воздухе. Каким бы удобным и теплым ни был ваш спальный мешок, он не сможет заменить надежность крыши над головой. Пусть даже соломенной.
Деревня, в которую нас любезно пустили переночевать, была почти со всех сторон окружена деревьями. По здешним меркам это было большое, крупное поселение, включающее в себя около двух десятков хижин и редкий частокол.
Я и мой денщик были приглашены в дом, точнее, хижину вождя Вамакуа, носящего имя своего племени. Я так и не понял, было ли это имя собственное или так звали всех вождей этого племени.
Когда мы вошли в деревню, нас тут же окружила стайка страшненьких, худых ребятишек с выпуклыми от недоедания животами. Но они были приветливы, смеялись. Каждый почему-то считал своим долгом подкрасться и ущипнуть нас за ляжку, при этом все начинали тут же шумно галдеть и говорить так быстро, что Абе не успевал понять даже смысла сказанного.
– Ты думаешь, что все так хорошо, как хочется тебе, – услышал я сквозь сон чей-то голос, и сухой, прохладный палец ткнулся мне в середину лба.
Я подавил в себе желание вскочить, потому что знал, что увижу…
Черного, чернее самой ночи, человека с глазами-колодцами, говорящего множеством голосов богов и людей. Лоа Легба снова пришел в мой сон.
– А разве это не так? – спросил я тихо.
– Конечно нет, человечек. Все не может быть так, как хочется тебе. Мир слишком сложен, чтобы заботиться о людях. Вы просто научились выживать на этой площадке для чужих игр. Игр, которые кажутся вам странными и даже страшными только потому, что вы не способны понять их.
– Я не понимаю тебя.
– А это странно, человечек, потому что я говорю с тобой на твоем языке. Открой глаза…
Я открыл глаза и, обмирая от ужаса, увидел, что на моей груди сидит давешний коротышка вождь и искривленными, словно ветви дерева, руками выдирает из моей раскрытой груди пенящуюся массу легких… Кровь из страшной раны заливает его лицо, тело, покрывает меня с головой, и я захлебываюсь в этом кипящем потоке. Захлебываюсь, чтобы проснуться в холодном поту.
Зло хватая ртом воздух, я поднялся. От пережитого волнения меня тошнило. Стены хижины и крыша казались низкой клеткой ловушки.
С трудом отдышавшись, я вышел наружу.
Темнота, хоть глаз выколи. Только светился факел между теми лачугами, в которых спали мои солдаты.
Кстати, там должен быть часовой…
Которого нет.
Я вернулся в хижину, вздернул автомат на плечо. Задумался – не разбудить ли Абе, но потом решил не поднимать паники понапрасну. Парень устает гораздо больше меня…
Вдруг мое внимание привлек невнятный звук, доносящийся из-за плотно закрытых дверей хижины. Какое-то глухое мычание. Казалось бы, что такого? Какому-нибудь мальчонке привиделся дурной сон, чего тут не приснится… Саванна…
Не знаю, что заставило меня потянуть на себя ручку плетенной из толстых прутьев двери. Может быть, мой сон, может быть, предчувствие чего-то неладного, может быть… Дверь неожиданно легко распахнулась, мне под ноги выкатилось нечто страшное. Нечто живое… Гниющее заживо, безногое, безрукое, с обезображенным лицом. И одного взгляда хватило, чтобы вспомнить страшный рассказ вечно пьяного инструктора и то слово, которым он обозначил ЭТО.
Объедок.
Он лежал у меня в ногах, извиваясь тем, что у него осталось от человеческого тела. Ловя воздух безгубым ртом. От омерзения и какого-то животного ужаса у меня перехватило дыхание, а желудок зашелся в трепещущем спазме.
Я не успел сдернуть автомат, когда на меня навалились, казалось, со всех сторон и сбили на землю. Я упал лицом вниз и, стараясь подняться, чувствовал, как чьи-то на редкость острые зубы впились мне в заднюю часть ноги, как раз туда, куда старались ущипнуть нас ребятишки… Цепкие пальчики закрывали мне рот, а чей-то локоть давил на мое горло.
Понимая, что у меня в запасе есть одно, максимум два движения, я резко оттолкнулся от земли и упал на спину, придавив всем весом чье-то захрипевшее тельце. Когда ослаб захват на горле, я вложил все силы в крик:
– К оружию!!! К оружию!!!
В начавшейся всеобщей свалке мне удалось вырвать автомат из чужих рук, и преимущество огнестрельного оружия свинцовой плотностью отделило меня от происходящего.
Мы ушли, когда солнце еще не взошло. В лес. Оставив деревню догорать вместе со всеми ее страшными тайнами. Я видел, как черный, чернее ночи, человек ходит между пылающими хижинами. Я видел, что он улыбается.
Вместо двенадцати нас осталось только восемь. Включая меня и Абе.
Зато проблему с сержантом решать больше не нужно было. Он, два его конвоира и греческий парень по фамилии Кристакис навсегда остались в деревне.
9. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Лейтенант Национальной армии Мозамбика
Вертолет появился в начале пятого и разбудил свистом роторов всех, кто не бодрствовал. Судя по всему, о спецгруппе Эймса Индуны многие слышали.
Вертолет опустился на посадочную, площадку, расчищенную среди деревьев и низкорослых кустов мопане, – большой пятнистый «Сикорский», способный пролететь тысяч пять километров без подзарядки, несущий солидное вооружение. В войсках его называли «летающий форт», иногда – «летающий морг». Даванув на барабанные перепонки, в последний раз свистнули и резко остановились роторы. Из открывшейся дверцы на траву спрыгнул приземистый молодой африканец в защитном жилете и решительно направился к группе встречающих, а именно к майору Хоббсу, Нуйоме и двум лейтенантам, с которыми я так и не познакомился. Я стоял поблизости.
Лейтенант Эймс, а это, несомненно, и был он, отдал честь и пожал руки офицерам. Из вертолета в это время вылезли остальные бойцы: черные, белые и даже один азиат. Капитан Нуйома тут же взял Эймса за локоть и повел ко мне, в то время как майор остался стоять столбом и, кажется, был оскорблен.
– Таманский, – представил меня Нуйома. – Это лейтенант Эймс, он же Индуна.
Я пожал очень сильную руку лейтенанта. Он был красив, очень красив. Красив первобытной, дикой красотой, и металлический обруч оливкового цвета на курчавых волосах, подстриженных шашечками, только подчеркивал эту красоту. На поясе у лейтенанта помещались подсумки с гранатами и два пистолета, из кармашков на жилете торчали запасные обоймы и батареи.
