– Он писал алгоритмы, – сказал я.
– Для чего?
– Потребление горючего советскими танками «Т-восемьдесят». Рассказывал нам о том, какую подготовку они получают.
– А теперь он командир Сто десятого? – изумился Сван.
Я кивнул:
– Понимаю, это звучит странно, но тем не менее.
– Как ему удалось?
– Очевидно, он кому-то понравился.
– Нам необходимо выяснить кому. Пора начать рассылать письма с угрозами.
Я снова кивнул. В армии почти миллион человек, здесь вертятся миллиарды долларов, а все определяется тем, кому кто нравится. Ну что тут можно поделать?
– Я иду спать, – заявил я.
Моя комната была такой типичной, что я забыл, где нахожусь, уже через минуту после того, как закрыл за собой дверь. Я повесил форму в шкаф, принял душ и забрался в постель. Запах моющего средства тоже был мне хорошо знаком – армия пользуется им повсюду. Я подумал о своей матери в Париже и о Джо в Вашингтоне. Моя мать почти наверняка уже в постели. Джо все еще работает. Я сказал себе: «Шесть часов утра» – и закрыл глаза.
Рассвет наступил в 6.30, а я уже стоял рядом с Саммер возле восточных ворот базы. В руках мы держали чашки с кофе. Земля замерзла, утренний туман еще не успел рассеяться. Небо оставалось серым, и пейзаж был окрашен в пастельный светло-зеленый цвет. Как это часто бывает в Европе, земля была ровной, лишь изредка попадались небольшие холмики. Кое-где виднелись маленькие аккуратные рощицы. От заснувшей на зиму земли поднимались холодные органические запахи. Было очень тихо.
Широкая, покрытая бетоном дорога выходила из ворот, сворачивала на северо-восток, в сторону России, и вскоре пряталась в тумане. Бордюр был местами поцарапан танковыми гусеницами. Кое-где виднелись выбоины. Танк совсем непросто развернуть.
Мы ждали. Вокруг нас царила тишина.
Какой звук лучше всего характеризует двадцатое столетие? На эту тему можно спорить. Кто-то скажет, что это голос двигателя самолета. Шум одинокого истребителя, ползущего по лазурному небу 1940-х годов. Или вой пролетающего низко над головой реактивного самолета, от которого дрожит земля. Или «вап-вап-вап» вертолета. Или рев взлетающего «Боинга-747». Или тяжелые удары бомб, падающих на город. Все эти звуки подойдут. Все они характерны именно для двадцатого века. Прежде они никогда не раздавались. Никогда, во всей истории человечества. Некоторые безумные оптимисты могут выступать за песни «Битлз», за их голоса, поющие «Yeah, yeah, yeah» и перекрывающие вопли зрителей. Но песни и крики не годятся. Музыка и желание присутствовали от начала времен. Их изобрели не после 1900 года.
Нет, истинной подписью двадцатого века будет скрежет и позвякивание гусениц танков по вымощенной улице. Этот звук мы слышали в Варшаве, Сталинграде и Берлине. Потом он повторился в Будапеште и Праге, в Сеуле и Сайгоне. Это грубый звук. Звук, вызывающий страх. Он указывает на непреодолимую мощь. На холодное отчуждение и равнодушие. Грохот приближающихся танков говорит о том, что их невозможно остановить. О том, что ты слаб и бессилен перед могучими машинами. Потом одна гусеница останавливается, а другая продолжает двигаться, танк поворачивается и с ревом начинает двигаться на тебя. Вот это и есть настоящий звук двадцатого века.
Мы услышали колонну «Абрамсов» 12-го корпуса задолго до того, как увидели ее. Шум шел из тумана – позвякивание гусениц и вой двигателей, скрежет переключающихся передач. Мы чувствовали ногами, как каждая следующая пластина гусениц сходила с траков и ложилась на землю. Слышали хруст камешков, раздавленных гусеницами.
А потом мы их увидели. Передний танк вынырнул из тумана. Он мчался вперед, двигатели ревели. Танки шли ровной колонной, один за другим, словно армада, вырвавшаяся из ада. Великолепное зрелище. Танк «Абрамс-М1А1», доведенный до совершенства, подобен акуле. Это неоспоримый король джунглей. Ни один танк на земле не способен с ним сравниться. Он защищен броней, сделанной из обедненного урана, заключенного между листовыми стальными пластинами. Броня делает танк практически неуязвимым. Снаряды и ракеты отскакивают от нее. Но главный трюк этого танка состоит в том, чтобы остановиться на таком расстоянии, где ни один вражеский снаряд или ракета не могут до него добраться. Танк стоит и наблюдает, как вражеские снаряды не долетают до него и падают в грязь. Потом он слегка перемещает свою могучую пушку и стреляет, а через секунду в полутора милях от него вражеские боевые единицы взрываются и разлетаются на куски. Это полное и безусловное преимущество над врагом.
Передний танк проехал мимо нас. Шириной в одиннадцать футов, длиной в двадцать шесть футов и высотой в девять с половиной футов. Семьдесят тонн. От воя двигателя закладывало уши, а от массы танка дрожала земля. Гусеницы скрежетали по бетону. Шум оглушал. Гора металла загораживала небо. Раскачивалось дуло пушки. От выхлопов двигателей все заволокло сизым дымом.
Колонна состояла из двадцати танков. Они въехали в ворота, и вскоре рев и вибрация стали стихать, наступила пауза, и из тумана вынырнула машина разведки. Это был «стреляй и беги», бронированный «хаммер», вооруженный противотанковой ракетной установкой. В нем сидело два человека. Я встал у них на пути и поднял руку. Я не был знаком с Маршаллом и видел его всего один раз, да и то в темноте возле пропускного пункта Форт-Бэрда. Тем не менее я был уверен, что ни один из парней в «хаммере» не являлся Маршаллом. Насколько я помнил, Маршалл был крупным и смуглым, а эти двое оказались невысокими, что характерно для солдат бронетанковых войск. Внутри «Абрамса» не слишком много места.
«Хаммер» остановился передо мной, и я подошел к кабине со стороны водителя. Саммер направилась к другой двери. Водитель опустил стекло и посмотрел на меня.
– Я ищу майора Маршалла, – сказал я.
Водитель и пассажир были капитанами. Оба в танковых комбинезонах из номекса,
[29]
вязаных подшлемниках и кевларовых шлемах с встроенными наушниками и микрофонами. У того, кто сидел на пассажирском сиденье, из кармана на рукаве торчало несколько ручек. К бедрам у него были пристегнуты планшеты с листами бумаги, заполненными записями. Пожалуй, в каждом было по десятку листов.
– Маршалла здесь нет, – ответил водитель.
– И где же он?
– А кто его спрашивает?
– Прочитайте, – сказал я.
На мне была полевая форма: дубовые листья на воротнике и трафаретная надпись «Ричер».
– Какая часть? – спросил водитель.
– Вам это знать ни к чему.
– Маршал отправился в Калифорнию, – ответил он. – Срочное развертывание в Форт-Ирвине.
– Когда?
– Я точно не знаю.
– А вы постарайтесь вспомнить.
– Кажется, вчера вечером.
