Туго зашнуровав ботинки, я снял пиджак. На мне по-прежнему были черные джинсы и рубашка, которые дала мне горничная. Подняв окно до конца, я сел на подоконник лицом к комнате. Посмотрел на пол. Вывернулся и выглянул на улицу. На небе сияла узкая долька луны. И звезды. Поднимался ветер, гнавший облака с серебристыми каемками. Воздух был холодный и соленый. Океан дышал медленно и равномерно.
Свесив ноги в ночную темноту, я сместился вбок. Затем перевернулся на живот и пошарил по стене ногами до тех пор, пока не нашел выступ в каменной стене. Я оперся на него ногами, не отпуская подоконник, и вытащил свое тело на улицу. Одной рукой опустил раму так, чтобы осталась щель дюйма два шириной. Подался в сторону и нащупал водосточную трубу, отходящую от слива под крышей. Нашел ее в футе от окна. Это была жирная кованая чугунная труба диаметром дюймов шесть. Я ухватился за нее правой рукой. Труба показалась мне прочной. Но до нее было далеко. Я не могу похвастаться ловкостью. На Олимпийских играх я мог бы выступить в борьбе, боксе или тяжелой атлетике. Но не в гимнастике.
Отпустив трубу, я стал переступать по выступу в стене вправо. Протянул левую руку вдоль подоконника так, чтобы можно было крепко ухватиться за оконную раму. Вытянул правую руку. Охватил водосточную трубу. Крашеный чугун на ощупь был холодный и влажный от росы. Я обвил трубу пальцами. Попробовал, крепкая ли хватка. Подался еще чуть вправо. Я был распят на стене. Уравновесив нагрузку на руки, я потянулся вперед. Сбросил ноги с выступа и обвил ими трубу. Снова потянулся вперед, отпустил подоконник и присоединил левую руку к правой. Теперь я держался за трубу обеими руками. Держался прочно. Мои ноги прижимались к стене. Задница висела в пятидесяти футах над скалами. Холодный ветер растрепал мне волосы.
Боксер, а не гимнаст. Я мог бы провисеть здесь всю ночь. Без проблем. Но я не знал, как спуститься вниз. Я напряг руки и прижался к стене. При этом сполз вниз дюймов на шесть. Опустил на такое же расстояние ноги. Перенес вес тела. Кажется, получилось. Я повторил то же самое. Пополз вниз, по шесть дюймов за один прием. Вытирая по очереди ладони, мокрые от росы. Несмотря на холод, я взмок от пота. Правая рука болела после стычки с Поли. Я все еще находился в сорока пяти футах над землей. Я медленно полз вниз, дюйм за дюймом. Поравнялся со вторым этажом. Мое продвижение было очень медленным, но безопасным. Но только каждые несколько секунд я прилагал к старой чугунной трубе нагрузку в двести пятьдесят фунтов. Вероятно, труба имела возраст лет сто. А чугун от времени ржавеет и трескается.
Труба шевелилась. Качалась, тряслась и дрожала. И была скользкой. Мне приходилось сплетать пальцы за ней, чтобы ухватиться наверняка. Скоро я ободрал костяшки о каменную стену. Я полз вниз, по шесть дюймов за прием. Я выработал размеренный ритм. Я подтягивался, сползал вниз, пытаясь погасить удар, выпрямляя руки. Принимая всю силу плечами. Затем сгибался в талии, опускал ноги на шесть дюймов вниз, и все начиналось сначала. Я добрался до окон первого этажа. Здесь труба была прочнее. Возможно, она была вмонтирована в бетонное основание. Я пополз быстрее. Добрался до земли. Почувствовал под ногами твердую скалу и, облегченно вздохнув, отступил от стены. Вытер ладони о штаны и постоял неподвижно, прислушиваясь. Мне было так хорошо от сознания того, что я покинул пределы дома. Воздух был похож на бархат. Холодный. Бодрящий. Я ничего не услышал. В окнах не горел свет. Ощутив холод на зубах, я поймал себя на том, что улыбаюсь. Я взглянул на полную луну. Встряхнулся и бесшумно отправился за своим оружием.
Оно по-прежнему лежало завернутым в ковер в щели под стеной среди сорняков. ПСМ Долла я оставил на месте. Я предпочитал «глок». Развернув пистолет, я тщательно осмотрел его – по привычке. Семнадцать патронов в пистолете, по семнадцать в двух запасных обоймах. Пятьдесят один девятимиллиметровый патрон «парабеллум». Если я израсходую один, вероятно, мне придется израсходовать все. К тому моменту, как патроны закончатся, кто-то одержит победу, а кто-то потерпит поражение. Убрав обоймы в карманы, я засунул пистолет за пояс и обошел сзади все здание гаража, чтобы предварительно издалека взглянуть на стену. Она по-прежнему была ярко освещена. Фонари бросали резкий, голубоватый и злой свет, как на стадионе. Домик привратника купался в сиянии. Колючая проволока сверкала и искрилась. Свет, яркий как день, казался твердой преградой глубиной тридцать ярдов, за которой начиналась непроницаемая темнота. Ворота были заперты и скованы цепью. В целом это напоминало внешнюю стену тюрьмы девятнадцатого века. Или сумасшедшего дома.
Я рассматривал стену до тех пор, пока не придумал, как ее преодолеть, после чего направился на вымощенный брусчаткой дворик. В жилом помещении над гаражом было темно и тихо. Все ворота гаража были закрыты, но не заперты. Большие створки были из толстого дерева. Их установили еще тогда, когда никто и не думал угонять машины. Четыре пары створок, четыре отделения. В левом стоял «кадиллак». Там я уже побывал. Поэтому я осмотрел остальные, не спеша и без шума. Во втором отделении стоял еще один «линкольн таун кар», черный, такой же, как у Энджела Долла, такой же, как тот, в котором были телохранители. Машина была надраена до блеска; все двери были заперты.
В третьем гараже было совершенно пусто. Абсолютно ничего. Пол подметен. На маслянистых подтеках виднелись следы от метлы. Кое-где лежал ворс от ковров. Тот, кто убирал в гараже, его упустил. Ворс был короткий и жесткий. В темноте я не смог разобрать окраску. Казался он серым. Выдернутым из джутовой основы. Для меня это совершенно ничего не значило. Поэтому я отправился дальше.
То, что мне было нужно, я нашел в четвертом гараже. Широко раскрыв ворота, я впустил внутрь достаточно лунного света для того, чтобы оглядеться. В этом отделении был запыленный старый «сааб», на котором ездила за покупками горничная. Машина стояла передом вплотную к верстаку. Над верстаком в стене имелось маленькое грязное окошко. За ним серый лунный свет над океаном. Верстак был завален инструментом, а в углу к нему были прикручены тиски. Инструмент был старый. Деревянные рукоятки потемнели от времени и грязи. Я нашел шило. Это был просто заточенный стальной стержень, вставленный в рукоятку. Толстая рукоятка была выточена на токарном станке из дуба. Жало имело в длину дюйма два. Я вставил его на четверть дюйма в тиски. Туго закрутил губки. Надавил на рукоятку и аккуратно согнул жало под прямым углом. Освободил тиски, проверил свою работу и убрал шило в карман рубашки.
Затем я нашел долото. Оно было шириной полдюйма, с изящной ясеневой рукояткой. Долоту было лет семьдесят. Поискав, я нашел наждачный брусок и ржавую банку с жидкостью для заточки. Капнул несколько капель на брусок и размазал по всей поверхности кончиком долота. Поводил сталью туда-сюда так, чтобы она заблестела. Одной из школ, в которых мне пришлось учиться, было старомодное заведение на острове Гуам. Преподаватель труда заставлял всех мальчишек учиться работать разным инструментом, который в первую очередь требовалось затачивать. В последнем мы особенно преуспели. Это занятие нас очень интересовало. У мальчишек в нашем классе были самые острые ножи, какие мне только доводилось видеть. Перевернув долото, я занялся второй стороной. Кончик получился прямой и ровный. Похоже, долото было сделано из высококачественной питтсбургской стали. Я вытер его о джинсы. Не стал проверять кончик о палец. Мне не хотелось порезаться. Я понял, что долото острое как бритва, лишь взглянув на него.
