Умолкнув, он пожал плечами. Шумно вздохнул. Неплохой парень. Он не был рожден для того, чтобы стать серьезным преступником. Это подкралось к нему сзади. Засосало так осторожно, что он ничего не заметил. До тех пор, пока не захотел выбраться. Если Хабблу очень повезет, ему не переломают все кости после того, как он будет убит.
— Что известно вашей жене? — спросил я.
Он в ужасе посмотрел на меня.
— Ничего. Совсем ничего. Я ей ничего не говорил. Ни слова. Я не мог. Это моя тайна. Кроме меня никто ничего не знает.
— Вам придется что-то ей объяснить, — сказал я. — Можно не сомневаться, она обратила внимание, что вас нет дома, вы не чистите бассейн — или чем еще вы занимаетесь по выходным?
Я просто попробовал хоть как-то его развеселить, но у меня ничего не получилось. Хаббл умолк. Снова расстроился при мысли о дворе своего дома, купающемся в лучах осеннего солнца. Его жена сейчас, наверное, суетится вокруг розовых кустов. Дети играют с громкими криками. Быть может, у них есть собака. И гараж на три машины, где стоят европейские седаны, ждущие, когда их окатят водой из шланга. Над дверью баскетбольное кольцо, ожидающее, когда у девятилетнего мальчишки хватит сил закинуть в него тяжелый мяч. Над крыльцом флаг. Первые опавшие листья, которые надо сметать. Семейная жизнь по субботам. Но в эту субботу Хабблу придется ее пропустить.
— Надеюсь, она решит, что произошла какая-то ошибка, — наконец сказал Хаббл. — А может быть, ей все скажут — не знаю. Мы близко знакомы с одним из полицейских. С Дуайтом Стивенсоном. Мой брат женат на сестре его жены. Не знаю, что он ей скажет. Думаю, я со всем разберусь в понедельник. Скажу, произошла какая-то страшная ошибка. Жена мне поверит. Всем известно, что время от времени случаются ошибки.
Он рассуждал вслух.
— Хаббл, — сказал я. — Чем так провинился перед ними тот высокий тип, что ему прострелили голову?
Встав, он прислонился к стене. Поставил ногу на край стального унитаза. Посмотрел на меня. Ничего не ответил. Теперь настал черед задать главный вопрос.
— Ну хорошо, чем провинились перед ними вы, раз вам грозит выстрел в голову?
Хаббл молчал. Тишина в нашей камере стала просто жуткой. Я тоже решил помолчать немного. Просто не мог придумать, что еще сказать. Хаббл принялся постукивать ботинком по металлическому унитазу. Дребезжащий ритм, чем-то напоминающий импровизации Бо Дидли.
— Вы когда-нибудь слышали о Слепом Блейке? — вдруг спросил я.
Перестав стучать, Хаббл посмотрел на меня.
— О ком? — тупо переспросил он.
— Неважно, — сказал я. — Я пойду искать уборную. Мне нужно положить мокрое полотенце на голову. Рана болит.
— Неудивительно, — сказал Хаббл. — Я пойду с вами.
Он очень боялся остаться один, что было вполне понятно.
На эти выходные я должен был стать его няней. Впрочем, у меня все равно не было других планов.
Мы прошли мимо ряда камер до площадки в конце коридора. Я увидел дверь пожарного выхода, через которую Спиви привел нас вчера вечером. За ней была выложенная кафелем туалетная комната. На стене висели часы. Времени было уже около полудня. Я никогда не мог понять, зачем нужны часы в тюрьмах. Зачем вести счет часам и минутам, когда заключенные отмеряют время годами и десятилетиями?
В туалетной комнате стояли плотной кучкой люди. Я протиснулся сквозь толпу, Хаббл проследовал за мной. Это было просторное квадратное помещение. В воздухе стоял сильный запах дезинфицирующих средств. В одной из стен дверь. Слева ряд открытых душевых кабинок. Сзади ряд туалетных кабинок. Открытых спереди, разделенных перегородками высотой по пояс. Справа раковины. Вся жизнь на глазах у общества. Ничего страшного, если ты всю свою жизнь провел в армии, но Хабблу было не по себе. Он привык совсем к другому.
Вся фурнитура металлическая. То, что должно было быть из фаянса, здесь из нержавеющей стали. В целях безопасности. Из разбитой фаянсовой раковины получаются довольно острые осколки. А осколок приличного размера может стать хорошим оружием. По этой же причине зеркала над раковинами были из полированной стали. Довольно мутные, но со своей целью справляются. Свое отражение в них увидишь, но разбить такое зеркало и проткнуть кого-нибудь осколком нельзя.
Подойдя к раковине, я открыл холодную воду. Отмотал большой кусок бумажного полотенца и намочил его. Прижал к ушибленному лбу. Хаббл стоял рядом. Подержав холодное полотенце у лба, я выбросил его и отмотал новый кусок. У меня по лицу текла вода. Мне было приятно. Ничего серьезного не случилось. На лбу нет мяса, только кость, прикрытая кожей. Поранить практически нечего, а кость не сломаешь. Идеальная дуга, самая прочная форма в природе. Вот почему я предпочитаю ничего не бить руками. Руки очень хрупкие. В них множество мелких костей и сухожилий. Удар такой силы, какая понадобилась бы, чтобы уложить Красного, изуродовал бы заодно и мою руку, и я отправился бы в госпиталь вместе с ним. Особого смысла в этом нет.
Промокнув насухо лицо, я склонился к стальному зеркалу, изучая полученные повреждения. Ничего серьезного. Я расчесал волосы пятерней. Прислонившись к раковине, я почувствовал в кармане солнцезащитные очки. Боевой трофей. Достав очки, я нацепил их на нос. Посмотрел на свое мутное отражение.
Крутясь перед стальным зеркалом, я увидел за спиной какое-то оживление. Хаббл предостерегающе меня окликнул, и я обернулся. Солнцезащитные очки приглушали яркий свет. В туалетную комнату вошли пять белых парней. Они были похожи на тех, кто разъезжает в кожаных куртках на мотоциклах. Оранжевая форма, естественно, оторванные рукава, но с аксессуарами из черной кожи. Фуражки, ремни, перчатки без пальцев. Длинные бороды. Все пятеро были массивными, широкоплечими, с толстым слоем твердого, вязкого жира, очень похожего на мышцы и все же не мышцами. У всех пятерых лица и руки украшены грубой татуировкой. Свастики. На щеках под глазами и на лбу. Арийское братство. Белая тюремная банда.
Как только пятерка появилась в туалете, все остальные поспешили к двери. А тех, кто не понял, схватили за шкирку и выкинули в коридор. В том числе, голых намыленных ребят из душевых кабинок. Через считанные секунды просторное помещение опустело. Остались только пятеро рокеров, Хаббл и я. Рокеры рассредоточились веером, обступив нас. Это были здоровенные отвратительные ребята. Свастики были грубо нацарапаны на лицах. И замазаны чернилами.
Я предположил, что они пришли меня вербовать. Узнав каким-то образом, что я завалил Красного. Решили привлечь мою сомнительную репутацию на свою сторону. Превратить меня в кумира белого братства. Но я ошибся. Мое предположение оказалось в корне неверным. Поэтому меня застали врасплох. Средний из пятерых несколько раз перевел взгляд с меня на Хаббла и обратно. Наконец его глаза, моргнув, остановились на мне.
— Отлично, вот он, — сказал рокер, глядя прямо на меня.
Одновременно произошли две вещи. Два крайних верзилы схватили Хаббла и потащили его к двери. А главный ткнул мне в лицо своим огромным кулачищем. Я увидел удар слишком поздно. Уклонился влево, и кулак попал мне в плечо. От удара меня развернуло. Тотчас же меня схватили сзади за горло. Две громадные руки стиснули мою шею. Начали душить. Главный приготовился ударить меня в живот. Если бы удар достиг цели, меня можно было бы считать покойником. Это я знал точно. Поэтому я откинулся назад и лягнул главного в пах. Врезал ему по яйцам так, словно собирался пробить через весь футбольный стадион. Качественный оксфордский ботинок попал куда нужно. Твердый рант обрушился главному в промежность тупым топором.
