— Сегодня ваш счастливый день, — сказал охранник. — Вас освободили.
— Меня? — переспросили.
— Обоих, — ответил он. — Ричер и Хаббл, освобождены по распоряжению управления полиции Маргрейва. Будьте готовы к выходу через пять минут, хорошо?
Я вернулся назад в камеру. Хаббл приподнялся на локтях. Он даже не притронулся к завтраку. Он выглядел встревоженным как никогда.
— Я боюсь, — сказал Хаббл.
— С вами будет все в порядке, — заверил его я.
— Вы так думаете? Как только я выйду из тюрьмы, они со мной расправятся.
Я покачал головой.
— Сделать это было гораздо проще, пока вы находились здесь. Поверьте, если бы эти люди желали вашей смерти, вы бы уже давно были трупом. А сейчас вы чисты, Хаббл.
Кивнув, он уселся на кровати. Я взял свое пальто, мы вышли из камеры и стали ждать у двери. Через пять минут вернулся охранник. Он провел нас по коридору через двойные запирающиеся двери. Пригласил войти в лифт. Зашел сам и с помощью ключа привел лифт в движение. Как только двери начали закрываться, охранник вышел из кабины.
— Прощайте, — сказал он. — И больше не возвращайтесь.
Лифт спустил нас на первый этаж, а затем мы вышли на душный бетонный двор. За нами закрылась и заперлась дверь тюрьмы. Я повернулся лицом к солнцу и вдохнул свежий воздух. Наверное, я был похож на героя какого-нибудь старого фильма, которого выпускают на свободу после целого года, проведенного в одиночной камере.
Во дворе стояли две машины. Одной из них был большой темный седан, английский «Бентли» двадцатилетней давности, но внешне новый, как с иголочки. За рулем сидела светловолосая женщина, по-видимому, жена Хаббла, потому что он бросился к ней, как будто она была самым милым зрелищем, какое ему только довелось видеть. В другой машине сидела офицер Роско.
Выйдя из машины, молодая женщина направилась мне навстречу. Она выглядела просто прекрасно. Без формы. Одетая в джинсы и тонкую хлопчатобумажную рубашку. В кожаной куртке. Спокойное, умное лицо. Мягкие темные волосы. Огромные глаза. В пятницу она показалась мне красивой. Теперь я видел, что не ошибся.
— Привет, Роско, — сказал я.
— Привет, Ричер, — сказала она и улыбнулась.
У нее был чудесный голос. И удивительная улыбка. Я смотрел на нее до тех пор, пока она не погасла, то есть очень долго. Чета Хабблов, помахав нам, уехала. Я помахал в ответ, гадая, как сложится их судьба. Вероятно, я никогда об этом не узнаю, если только с ними не произойдет серьезное несчастье, и я не прочту о них в газете.
Мы с Роско сели в ее машину. На самом деле, не в ее собственную, объяснила она, просто в полицейскую машину без специальных знаков. Новенький «Шевроле», большой, бесшумный, спокойный. Роско не глушила двигатель, и в салоне было прохладно. Мы развернулись на бетонном дворе и проехали через шлюзы клеток с воротами. Как только мы выехали из последних ворот, Роско выкрутила руль, и мы повернули на шоссе. Передняя часть машины приподнялась, а зад осел на мягкой подвеске. Я не оглядывался назад. Мне было просто очень хорошо. Выходить из тюрьмы — одно из самых больших удовольствий, которые может подарить жизнь. Другое удовольствие — полное неведение относительно того, что готовит день грядущий. А еще очень приятно нестись по залитому солнцем шоссе с красивой женщиной за рулем.
— Так что же произошло? — спросил я, когда мы проехали около мили. — Поведай мне.
Рассказ Роско получился весьма бесхитростным. В пятницу вечером они начали проверять мое алиби. Она и Финлей, оставшись вдвоем в темном участке. Две включенные настольные лампы. Стопка бумаги. Стаканчики с кофе. Телефонные справочники. Они зажимали между ухом и плечом телефонные трубки и грызли карандаши. Разговаривали вполголоса. Терпеливо задавали вопросы. Мне самому приходилось тысячу раз проходить через такое.
Они позвонили в Тампу и Атланту и к полуночи разыскали одного из пассажиров с того автобуса, на котором я ехал, и кассира из билетной кассы на автовокзале Тампы. Оба вспомнили меня. Затем они разыскали также водителя автобуса. Он подтвердил, что остановился на автостраде у развилки на Маргрейв и высадил меня в пятницу в восемь часов утра. К полуночи мое алиби стало твердым как скала, как я и обещал.
В субботу утром по факсу пришло длинное сообщение из Пентагона с моим послужным списком. Тринадцать лет моей жизни, низведенные до скручивающихся листов. Теперь это была уже чья-то чужая жизнь, однако она подтвердила мой рассказ. На Финлея она произвела впечатление. Затем из базы данных ФБР пришел ответ на запрос относительно моих отпечатков. Работавший без устали компьютер идентифицировал их в половине третьего утра. Армия Соединенных Штатов, отпечатки сняты тринадцать лет назад при поступлении на службу. Мое алиби было железным, мое прошлое не вызывало сомнений.
— Финлей был удовлетворен, — сказала Роско. — Ты оказался именно тем, кем назвался, и в четверг в полночь ты находился за добрых четыреста миль отсюда. Это было установлено совершенно точно. Финлей перезвонил медицинскому эксперту и спросил, не изменились ли данные относительно времени смерти, но нет, по-прежнему это была полночь.
Я покачал головой. Финлей оказался очень осторожным человеком.
— А что насчет убитого? — спросил я. — Вы запросили повторно его отпечатки?
Внимание Роско было поглощено тем, чтобы обогнать грузовик. Первую машину, встретившуюся нам за четверть часа пути. Наконец она посмотрела на меня и кивнула.
— Финлей сказал, это ты предложил их перепроверить. Но почему?
— Отрицательный результат пришел слишком быстро.
— Слишком быстро? — переспросила она.
— Ты ведь сама рассказала мне про систему пирамиды, так? Сначала первые десять, потом первые сто, затем первые тысяча и так далее до самого низа, правильно?
Роско снова кивнула.
— Так вот, возьмем в качестве примера меня, — продолжал я. — Мои отпечатки есть в базе данных, но они находятся у самого основания пирамиды. Ты только что сказала, что потребовалось четырнадцать часов, чтобы до них добраться, правильно?
— Правильно, — подтвердила она. — Я отправила твои отпечатки в половине первого дня, а идентифицированы они были в два тридцать ночи.
— Отлично. Четырнадцать часов. Значит, если требуется четырнадцать часов, чтобы добраться почти до самого низа пирамиды, для того, чтобы добраться до самого дна, потребуется больше четырнадцати часов. Это диктует логика, так?
— Так, — согласилась Роско.
— Ну, а что произошло с убитым? — продолжал я. — Труп был обнаружен в восемь утра, так что когда отпечатки отправились в архив? Самое раннее, в половине девятого. Но Бейкер сказал, что в архиве ничего нет, когда они с Финлеем меня допрашивали. Это было в половине третьего. Я запомнил время, потому что как раз посмотрел на часы. То есть, прошло лишь шесть часов. Если потребовалось четырнадцать часов на то, чтобы узнать, что я есть в базе данных, как всего за шесть часов можно было определить, что убитого там нет?
