Зло берет! Не могу долго на него обижаться. Вот так всегда, сперва доведет, а потом сразу же разжалобит и развеселит.
— Мир? — Рома протянул мне мизинчик. Как в детстве, когда он не хотел катать меня на багажнике своего велосипеда, а я ревела от обиды и жаловалась папе.
Я нехотя даю ему свой мизинец. Как королевна, одолжение ему делаю.
Ну да, слабовольная… так уж вышло. Брат у меня все-таки один-единственный.
На улице уже мрачновато, хочется поскорее в светлый, уютный корпус. Сосны скрипят — это они переговариваются между собой… страшные у них все-таки голоса.
Мы идем молча по ухабистой дороге, сухие сосновые иголки хрустят под ногами, а кругом, куда ни глянь, — лес и таинственно темно — там — между высокими стволами.
— Ну и чего с Алей? — не выдержала я.
А Рома как будто только этого и ждал.
— Ну… сама подумай. Увидела, как вы целуетесь на дискотеке, разнылась и убежала. Ее там всем лагерем утешают.
— Ну надо же!
Мне дела нет до нее. Вадик мой! Пусть хоть целое корыто слез наплачет — не отдам! Он МОЙ!
Брат, видно, понял все, что я не сказала, по выражению моего лица, потому что упрекать больше не стал.
Очень верное решение!
Мы дошли почти до ворот, когда он неожиданно сказал:
— Слушай, Тань, а как тебе Оксанка?
— Как мне? Да мне дела до нее нет, выпендрежница она порядочная, хотя бывает и нормальной иногда. — Я смотрю на брата, пытаюсь выискать ответы на вопросы, которые ужасно не хочется задавать, но кажется — это бесполезно. Лицо у него непроницаемое, как у всех героев моих любимых книжек, поэтому я смиренно начинаю говорить: — И вообще, чего ты спрашиваешь? Она только с вами общается, даже ест за вашим столиком, это мне стоило бы у тебя спросить, как она тебе, и все такое…
Рома остановился у ворот и перегородил мне дорогу своей рукой.
— Ну что еще? — нетерпеливо смотрю я.
— Мне она очень даже…
— Что-о-о? А Юля?!
Брат пожал плечами.
— И ты Вадика еще коллекционером называешь!
Возмущение захлестывает меня, как волной. Такое негодование испытываю, словно это я — Юля, которую вот-вот спишут со счетов.
— Тебе нравится Оксана? — недоверчиво уточнила я.
— Угу.
— Но она грезит о Донских! Ты что, не знаешь, что ли?!
— Знаю, но…
— Да она с ума по нему сходит! Только о нем и болтает!
— Знаю! Знаю!!! Но если бы ты поговорила с ней…
— О чем?
— Обо мне, — Рома смущенно улыбнулся. — Ну же, Тань, ты ей симпатична, это точно! Твое мнение могло бы убедить ее…
— Ты с ума сошел? А как же Юля? Да и что я должна сказать Оксане о тебе?
Брат склонил голову набок и задумчиво поднял глаза.
— Сказать, какой я хороший, расписать мои положительные стороны…
— Ну ты наглый!
Рома посерьезнел.
— Кстати, я не сказал Вадику, сколько тебе лет и про выдуманного парня, у которого якобы сессия, — молчал, так что ты могла бы…
У меня от возмущения нет слов. Ну Донских, ну негодяй — все растрепал! Стою, щеки надула, готовлюсь разразиться неподобающими для леди словами, но брат опередил:
— Тебе ничего не стоит замолвить за меня словечко, а я, в свою очередь, до конца смены — могила.
— Ты меня шантажируешь?! — недоверчиво воскликнула я.
Рома рассмеялся.
— Если тебе нравится именно это слово, то — да. Но я бы предпочел называть это взаимовыручкой! Мы родственники как-никак!
Да уж — родственники, вряд ли в этом месяце я смогу об этом позабыть.
* * *
Вожатая отчитывала меня, точно воспитательница в детском саду: «Как ты посмела уйти», «как посмела» да «как посмела», раз десять спросила, есть ли у меня соображение, обещала нажаловаться родителям, а потом отпустила в палату.
Девчонки встретили меня вопросом: «Ну как?»
Я рухнула по привычке на свою бывшую постель и закрыла глаза.
— Все отлично!
Люся захлопала в ладоши.
— С ума сойти!
— Я же говорила, — удовлетворенно заявила Жанна.
А Оксана возмутилась:
— А где же подробности?
Мне ужасно лень рассказывать! Вечно так, когда все хорошо, говорить ничего не хочется — это только твое — личное, а когда плохо — не остановиться. Хочется изливать свои беды и изливать, пока все не выплеснутся.
— Ну Та-а-ань, — Оксана присела рядом, — расскажи, он хорошо целуется?
— Да, очень, — я приоткрываю один глаз и весело смотрю на склонившихся надо мной девчонок.
— А почему вы вернулись порознь? — спросила Люся.
Я с чувством нависшего надо мной долга посмотрела на Оксану и пояснила:
— Ромка пришел сказать, что нас разыскивают, а то мы забыли про время.
— Он так тебя любит, — с завистью протянула Люся, — брат, я имею в виду. Так заботится о тебе.
Знала бы она! Заботится он… о себе он заботится. Ну да ладно, раз обещала, значит, придется выполнять.
Я приподнялась на локте и стала заливать:
— Ромка классный, девчонки нам каждый день домой названивают: «Позовите Рому», «А можно Рому» — надоели уже!
Хотя почему «заливать», все так и есть, телефон не успевает остывать от звонков разных девиц.
— Но он верный, — продолжила я.
Теперь уж точно сочиняю. У Ромки что ни день, то новая подружка. И самое интересное, бывшие на него за это не в обиде, продолжают названивать, гулять звать, в любви признаваться. О гордости этих несчастных вообще отдельный разговор.
— Да-а, братан у тебя прикольный, — без раздумий согласилась Жанна. И Люся закивала, Оксана же, на которую была нацелена атака, интереса так и не проявила.
Ну и хватит! Я сделала попытку. Что ж теперь — дифирамбы ему постоянно петь? Люди чего дурного бы не подумали.
Вожатая объявила «отбой». Мы улеглись. Жанна забралась с фонариком под одеяло читать один из моих романов, Люся уснула почти сразу же, а Оксана около часа ночи достала канат и потихоньку выскользнула из окна. Смелости ей не занимать, я бы так не смогла! Одно дело — сбегать всем вместе и совсем другое — одной.
Я лежу — сна ни в одном глазу. И мечтать — не мечтается. Мысли какие-то совершенно несимпатичные бродят в голове. А тут еще, как назло, в туалет приспичило! Туалет у нас на этаже засорился, нужно идти на первый, а так не хочется из-под тепленького одеяла вылезать.
