– У нас пулеметы, – возразил Богер.
– Ночью мы будем дрыхнуть, они подкрадутся и перережут нам глотки.
– Муамару можно доверять, но доверять с оглядкой, – сказал Фрисснер, – И бояться его не следует.
– Черт с ним, с этим сумасшедшим арабом. Скажите мне лучше, что это такое?
Все посмотрели в ту же сторону, что и Каунитц.
– Я ничего не вижу, приятель, – сказал Макс.
– Смотри внимательнее. Вон там, где чахлый кустик торчит из песка.
Фрисснер прищурился и действительно увидел… Зыбкое дрожание воздуха, но не просто жар от раскаленного песка, – а вибрация, радужными волнами разбегавшаяся по воздуху. Незримое на миг становилось то зеленым, то ярко-оранжевым, то вспыхивало сразу всеми цветами спектра.
– Метров триста, пожалуй, – оценил Каунитц. Фрисснер повернулся и окликнул ученого:
– Господин Замке! Скорее сюда! Солдаты тоже увидели – они бросили свои нехитрые занятия и повскакивали с мест.
– Очень, очень любопытно, – пробормотал Замке. – Я такого не видел.
– Что это?
– Это кочующий оазис. По преданию, он нередко появляется вслед за песчаной бурей, и если войти в него, можно видеть будущее.
– Можно что? – переспросил Ягер.
– Видеть свое будущее… – задумчиво повторил ученый.
– Какого черта?
– Нет, действительно. Об этом писал еще в шестом веке Музаффар Хаммади. Об этом упоминают «Странствие Джелала», записки нескольких абиссинских торговцев и командиров отрядов, посылавшихся негусом на разведку пустынь, работы более поздних исследователей… Говорят, это безвредно. Тем более, будущее это отдаленно, да и не всегда реально. Может быть, мираж…
– Тогда какого черта? – снова повторил штурмбаннфюрер, – Сказки, господин археолог!
– Возможно, – покладисто согласился Замке. – Проверить эти сказки можно единственным способом.
– Каким же?
– Войти в кочующий оазис.
– Я не собираюсь этого делать, – сказал штурмбанфюрер.
– Это абсолютно безопасно, уверяю вас.
– А я вот схожу, – весело сказал Богер, откладывая автомат. – Интересно посмотреть, что там будет с войной и получу ли я генеральские погоны и Рыцарский крест.
– Не дури, Макс! – рявкнул Каунитц. Он, кажется, не на шутку перепугался.
– Капитан… – растерянно сказал Замке. По его глазам за стеклышками очков Фрисснер понял, что ученому очень, очень хочется сунуть свою умную голову в это колышущееся марево. С виду – обычный воздух, что там может быть страшного? Чушь. Сказки. Пустынные миражи.
– Ради бога, – сказал он.
Ягер скрипнул зубами, но смолчал. Муамар снова оказался рядом, возник бесшумно и почти моментально. Замке что-то спросил у него, араб развел руками.
– Я спросил, видел ли он раньше кочующий оазис.
– А он что?
– Я часто не понимаю его жестов…
– Метров сто, – отметил Богер и направился навстречу мареву. Ученый, увязая в песке, поспешил за ним.
– Они оба идиоты, – прошипел Ягер. – Остановите их, штурмбаннфюрер!
– Ерунда, – бросил Фрисснер.
– Вы ничего не понимаете!
– Вы тоже.
– Если с ученым что-то произойдет… – начал было Ягер, но Артур дернул его за рукав:
– Смотрите!
Кто-то из солдат громко охнул. Из середины мерцающей зыби во все стороны разбежались лучи, потом собрались в пучок и словно выстрелили навстречу идущим фигуркам Богера и Замке.
Через мгновение они исчезли в переливающихся струях света.
… Макс Богер открыл глаза.
Дощатый пол, окрашенный темно-красной краской.
На темно-красном – более яркие пятна. Кровь.
– Ты очнулся, немецкая свинья? – спросил ехидный голос над головой. Это прозвучало на плохом немецком, а вслед за вопросом на спину Богера наступил тяжелый башмак.
– Что… – прохрипел Богер. – Что…
– Он ничего не подпишет, – сказал другой голос.
Говорили уже по-английски. – Майкл, ты проспорил мне выпивку.
– Еще рано, – отозвался Майкл, ерзая ботинком по спине. – У меня и не такие говорили. Видел бы ты этого типа из лейбштандарта «Адольф Гитлер»… У него было наград больше, чем трипперных морских пехотинцев в госпитале Дюнкерка, а сломался через полтора часа.
– Этот держится третий день.
– Просто он еще не понял, что его ожидает. Эй, немецкая свинья! – уже снова по-немецки. – Ты меня слышишь, я знаю. Что, больно? Это тебе не пихать евреев в печку! Вставай, мы будем разговаривать, как джентльмены.
Нога исчезла, и Богер, кряхтя, встал на четвереньки. Все тело было налито ноющей болью, рот наполнен каким-то густым месивом… Макс сплюнул и увидел кровавые сгустки и бело-розовые осколки зубов.
Скривившись от дикой боли в спине и ребрах, он все же поднялся на ноги и разогнулся.
За столом сидели двое симпатичных молодых парней в американской военной форме. Лейтенанты, белобрысые, румянощекие. Один из них курил, второй разравнивал на столешнице мятый исписанный лист бумаги.
– Итак, штурмбаннфюрер СС Богер, готовы ли вы подписать чистосердечное признание, чтобы предстать перед судом с чистой совестью? – спросил он.
– Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее получишь сигарету, – сказал второй. Так, значит, он и есть Майкл.
Макс стоял, покачиваясь.
– Учись у Робби Бирна, – сказал первый. – У него он бы давно все подписал.
– К черту, – окрысился Майкл. Богер прочитал таблички над нагрудными карманами… Фамилия Майкла была Кэссиди. Фамилия второго – Джером.
– У вас семья, штурмбаннфюрер Богер. Жена, двое детей, мать-старуха. Вы ведь не хотите, чтобы мы лишили их продовольственных карточек? – вкрадчиво спросил Джером, постукивая по столешнице кончиком автоматического карандаша. – Мало того, мы можем передать их красным, а знаете, что они делают с семьями офицеров СС?
– Я… не воевал на Восточном фронте… – выдохнул Богер.
– Им плевать, воевали вы там или нет. Мы передадим им сопроводительную записку, где укажем, что вы пытали русских военнопленных в Дахау и Треблинке. Мы даже можем предоставить соответствующие фотографии. Поэтому разумный человек – а вы же разумный человек? – подписал бы вот это заявление и спокойно отправился бы в камеру.
Кэссиди поднялся и сделал шаг к Максу. Он постоял несколько секунд, потом коротко ударил его в живот.
Боль разлилась по всему телу жаркой волной, но Макс устоял на ногах.
– Вот! – Кэссиди ткнул ему в лицо смятый листок. – Ты должен это подписать! Ты должен это подписать, нацистская свинья!!
