– Я поставил вас на место, не так ли? – осведомился тем временем рейхсминистр. – Чей это кофе?
– К нему никто не притрагивался, – учтиво ответил фон Лоос. Шпеер залпом осушил чашку и пояснил:
– Я жутко хочу спать, но пока повременю с этим. Не советую обижаться на меня, бригаденфюрер. Только что я говорил с фюрером, с этой минуты я не просто наблюдатель и передаточное звено между ним и вашей богадельней, я руковожу операцией «Тангейзер». Конечно, довольно мне головной боли и без нее, но, честно говоря, самому интересно, что за чертовщина таится там, на юге.
– Какие будут распоряжения, господин рейхсминистр? – спросил фон Лоос. Он топтался возле карты с идиотским видом, а Шпеер изучающе смотрел на него, и это длилось примерно с минуту.
За окном мерно стучали о карниз дождевые капли, просигналила машина. Тикали большие напольные часы.
– Пожалуй, распорядитесь насчет горячего кофе, – велел наконец Шпеер. – У нас будет длинный и сложный разговор, бригаденфюрер.
37
Трудны были их потери и не было в них пользы.
Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 78 (78)
Вайсмюллер, их лучший механик, нелепо погиб.
Утонул в песке.
Утонул, словно крыса в отхожем месте. Его даже не понадобилось специально хоронить, только засыпали торчавшую наружу руку песком так, что получился еле заметный холмик. Через пять минут даже от него не останется и следа.
У Вайсмюллера не было ни жены, ни детей. Так сказал унтер-офицер Обст. Идеальный он был солдат, этот Вайсмюллер… И хороший механик. Другого такого механика в команде нет.
Поэтому, когда новый водитель второго грузовика Людвиг доложил о поломке, Фрисснер понял, что дело плохо. Им удалось проехать не более десятка километров от того страшного места, где песок жил своей жуткой жизнью, когда это произошло. «Фиат» выбился из колонны, съехал на обочину – если только здесь были обочины – и истошно засигналил.
Солдаты собрались вокруг тупорылой машины, один по пояс забрался в нутро двигателя, еще один тащил какую-то канистру, увязая в песке. Фрисснер решил не мешать им и закурил.
Макс Богер использовал остановку, чтобы подкачать колесо. Ему помогал Замке, вернее, не помогал, а стоял рядом с видом человека, который рад бы оказать содействие, да не умеет. Ученый все больше нравился капитану – добрый, умный, в меру осторожный… В «четверку» он записывать его пока не решался, но работать с ним было приятно.
Кстати, Замке был гладко выбрит. Кроме него брился только Ягер. Каждое утро он садился на подножку автомобиля и, глядя в зеркало заднего вида, сосредоточенно водил лезвием по смуглой коже. Он ухитрялся обходиться минимальным количеством воды. Замке, наоборот, плескался и фыркал, но Артур решил сделать ему снисхождение – все же ученый, а не солдат…
Почти у всех отросли за это время усы и бороды. У Фрисснера – жесткая короткая щетина, у Макса Богера – неопрятные песочного цвета кустики, у Каунитца – шкиперская бородка, которая перла, словно газонная зелень весной, и он даже подравнивал ее ножницами.
Муамар не брился. Более того, он не ел. Фрисснер ни разу не видел, как проводник ест. Не видели и солдаты, вместе с которыми он ехал в грузовике. Он пользовался водой и брал сахар, несколько раз пил кофе, но никогда ничего не ел. Или же ел, но скрытно, втайне от других. На привалах Муамар уходил в пустыню – наверное, молиться. Иногда проводник играл сам с собой в шахматы. После проигранной Гернигу партии он больше никому не предлагал сразиться, но Герниг приобрел среди солдат, относившихся к Муамару с подозрением и боязнью, высокий авторитет.
– Где вы так научились играть в шахматы? – спросил тогда Фрисснер.
Конопатый солдат смущенно пробормотал:
– Дома, господин капитан. Мой дед был тяжело ранен во Фландрии в Первую мировую, с тех пор он может действовать только одной рукой и все время лежит… Его главным развлечением остались шахматы, и мне часто приходилось с ним играть. Знаете, этот араб – очень хороший шахматист, я мог и проиграть.
– Но вы выиграли, – заметил Фрисснер. Сейчас Герниг возился возле сломанного грузовика, утирая рукавом перемазанное в масле лицо.
– Что там у них? Долго провозимся? – осведомился Ягер. Штурмбаннфюрер, громко хрустя, грыз галету и, кажется, чувствовал себя замечательно. По крайней мере, от недавней депрессии не осталось и следа.
– По-моему, что-то серьезное, – сказал капитан.
– Если мы потеряем грузовик… – начал Ягер, но Артур перебил:
– Если мы потеряем грузовик, то бросим его. Люди разместятся в остальных машинах без особого труда, а возиться с неисправной техникой или тащить грузовик на прицепе по меньшей мере глупо.
– Позвольте, – сказал Богер, протиснувшись между ними и направляясь к грузовику. Он решительно оттер солдат, дававших советы тому, чей зад торчал из мотора, и сунулся внутрь.
– Может быть, они его все же починят, – неуверенно произнес Фрисснер. – Хотя черта с два они его починят. Если что-то ломается в неподходящий момент, то ломается напрочь. Минус один грузовик. Не так уж и плохо, остается еще два.
Прошло двадцать минут.
Двадцать пять.
Ягер демонстративно убрался в душный салон легкового «фиата» и то ли уснул, то ли притворился спящим. Замке бродил вокруг – кажется, он пытался заговорить с Муамаром, но тот игнорировал ученого.
Полчаса.
Сорок минут.
– Господин капитан…
Задумавшегося Фрисснера вернул к реальности Обст.
– Господин капитан, грузовик починить невозможно.
– Что там такое? – спросил Фрисснер.
– Треснул корпус двигателя… В полевых условиях мы ничего не сможем сделать.
– Треснул корпус?
– Да, трещина тоненькая, но проходит чрез блок цилиндров, – сказал Богер, подойдя. Он вытирал испачканные руки тряпкой, от которой одуряюще пахло бензином. – Грузовик накрылся.
– Снимите все, что может пригодиться на запчасти, – распорядился Фрисснер. – Пулемет. Груз распределите между двумя оставшимися машинами Горючее, воду – ничего не оставлять. Потом подорвите его к чертовой матери. Если тут кто-нибудь когда-нибудь появится, пусть поломает голову над обгорелым остовом.
После того как с машины сняли все нужное, Каунитц подорвал ее связкой из двух гранат. Легкий «фиат» подбросило и швырнуло набок, доски кузова запылали.
– Дым виден далеко, – заметил Ягер, высунувшись из салона. – Ну и ничего страшного, – отрезал Фрисснер. – По машинам!
За ужином, когда они, укутавшись в шерстяные одеяла, сидели у костерка из собранных солдатами тонких стволов акации, археолог сказал:
– Нам нужно поменять график, господин капитан.
